— Это всем известно,- спокойно ответил капитан. Они несколько мгновений помолчали, после чего бывший майор решил перевести тему:

— Ну а как вам здешние реки?

Капитан-наставник снова улыбнулся.

— Сложные, но ничего необычного. Эта модель парохода специально для подобной навигации и проектировалась: малая осадка — не более аршина в полном грузу; гребные колёса и, соответственно, машины, расположены в корме — так что нос приподнят, что даёт возможность подходить вплотную к необорудованному берегу; опять же откидная носовая аппарель…- начал перечислять Иван Карлович. Даниил молча кивал. Завод Бёрда выпускал четыре типа речных пароходов, различающихся числом машин и расположением колёс. Возможно, он и хотел бы увеличить их число, но всё ограничивала паровая машина. Бывший майор был ярым сторонником унификации, и категорически отказывался проектировать новые котлы и машины до полной отработки конструкции и максимального «вылизывания» производственных цепочек текущего образца. Он считал, что на данном этапе главное — научиться строить хорошие механизмы максимально дёшево. В конце концов, первый пароход, который построил Бёрд — «Елизавета», имел паровую машину мощностью всего в четыре лошадиных силы. Так что нынешнего агрегата мощностью около семидесяти лошадиных сил — должно было хватить очень надолго. Потому что в той истории, которую здесь знал только он, даже во времена Крымской войны англичане и французы ещё вовсю использовались линкоры, водоизмещением под и, даже, за три тысячи тонн с паровыми машинами мощностью от ста до четырёх с лишним сотен лошадиных сил. А это, между нами, уже начало второй половины текущего века… Здесь же весь караван барж вместе с пароходом редко когда дотягивал водоизмещением до ста тысяч пудов, то есть немногим более полутора тысяч тонн.

— А вам как — нравиться?- Данька развернулся к местному капитану.

— Доброе судно,- степенно кивнул тот.

— Тимофей Егорыч — капитан опытный, согласно кивнул Иван Карлович,- последний рейс с ним иду.

— Ну тогда я спокоен,- улыбнулся Данька…

В Перми Даньку встретил Дормидонт. И по его унылому виду Данька понял, что Лейб-гвардейцы уже прибыли. Впрочем, это стало ясно, когда он, ещё на подходе, разглядел два других парохода и несколько загруженных барж, стоящих у пирсов.

— Ну что — докладывай. Что тут у нас плохого случилось?

— Полковник Несвижский приказал изменить маршрут,- уныло произнёс Дормидонт.

— Кто?

— Командир Его Императорского Величества Железнодорожного батальона,- пояснил тот.- Он вообще-то из сапёров. Но не из Лейб-гвардейского батальона, а из польских. Так что, когда он увидел проложенный маршрут — заявил, что мы какую-то глупость сотворили. И что маршрут можно провести гораздо проще… мол он лучше знает — не раз дороги строил. И все эти наши насыпи — чушь и блажь. Мол там, где телега пройдёт — паровоз вагоны уж точно протащит.

— Вот значит как…- задумчиво произнёс Данька.- Это он сам так решил. А командир Сапёрного что ж?

— А их ещё нет. Они только дней через пять-десять появятся. Там что-то с машиной у парохода не заладилось — пришлось вставать на ремонт, и командир Сапёрного батальона решил задержаться и идти всем батальоном одним караваном. Так что они ещё в пути.

— Вот как? Ладно — посмотрим…- после чего сделал шаг вперёд и хлопнул по плечу стоящего рядом с Дормидонтом Прошку.

— Добрался, орёл?

— А то как же, Ваша милость! Как вы тут без меня-то? Вижу — исхудали совсем.

Дело в том, что по возвращении делегации Московского общества сельского хозяйства, которая провела в его поместье почти два месяца, выяснилось, что по итогам этой поездки Общество приняло решение организовать несколько опытовых хозяйств, в которых опробовать все те новинки, которые устроил Данька в своём поместье — от рамочного улья и новых крестьянских подворий с печами Подгородникова и до конных косилок, многополья с техническими культурами и новых экономических отношений с крестьянами, освобождёнными от крепости. Аж восемь членов Московского общества решили выделить по деревеньке из своих поместий, на полях которых и организовать подобные опытовые хозяйства. Причём поместья эти располагались не только в московском регионе, но и под Ярославлем, и в Нижегородской губернии, и под Самарой, и под Воронежем. Бывшему же майору отправили письмо с просьбой организовать в его поместье приём и ознакомление с хозяйством будущих управляющих этих опытовых хозяйств. Так что поездку Прошки к своему «барину» пришлось снова отложить — надо же было кому-то обиходить прибывающих управляющих. Ну не агроному-голландцу же этим всем заниматься? И вот, наконец, спустя два года после отъезда Даниила, он до него добрался.

— Ладно,- он вновь повернулся к Дормидонту.- Дом мне хоть арендовал?

Тот снова смущённо потупился.

— То есть нет?!- изумился Данька. До сего дня парень очень точно и аккуратно исполнял все его поручения и уж настолько накосячить точно был не способен.

— Да я арендовал!- с тоской воскликнул Дормидонт.- Самый лучший в городе! Но господин полковник…- и он в сердцах махнул головой.

Бывший майор с удивлением покачал головой.

— Да он что — бессмертным себя считает?

— Так это…- робко подал голос Прошка. Даниил перевёл на него взгляд и тот поспешно продолжил:

— Денщик у него — Якуб, дюже горькую любит… И мы с ним — того,- он смущённо потупился,- сошлися, значить… Так что он мне хвастался, что его господина в начальники над батальоном сам Великий князь протолкнул. Но не наш… ой, то есть, не Его Сиятельство Николай Павлович, а совсем даже наоборот! То есть Константин Павлович.

— Во-от оно ка-ак,- протянул бывший майор и задумался. Да, подобная протекция объясняла всю борзоту, демонстрируемую этим непонятным полковником.

— А сам он откуда? Из какого рода?

И Прошка торопливо заговорил, вываливая всё, что успел узнать за время пьянок с денщиком «начальника над Его Императорского величества Лейб-гвардии Железнодорожным батальоном». И чем дольше бывший майор его слушал, тем больше приходил в оторопь…

Короче, после того разговора с Николаем, когда он, в сердцах, порекомендовал ему отправить комиссию в Дерптский и Виленский университеты, тот подумал-подумал, да и сделал это. Сам ли, либо на кого-то надавил в Синоде и министерстве — но сделал. И если в Дерпте ничего особо крамольного обнаружить не удалось, то вот в Вильно… там крамола цвела и пахла. Даже воняла. Виленский университет оказался весь опутан сетью тайных обществ, ставящих своей целью возрождение Речи Посполитой путем восстания против Российской империи — «филоматы», «филареты», «лучезарные» вели активную пропаганду среди студентов, а многие преподаватели их горячо поддерживали. Причём, не смотря на все страстные и горячие речи о свободе, «прекрасная Отчизна» предусматривалась к восстановлению в её классическом виде. То есть всё с тем же закрепощением «подлого сословия» в самом классическом «польском» варианте, который был куда как жёстче и тяжелей российского. То есть со всеми откровенными средневековыми европейскими заморочками вроде «права первой ночи» и «конной травли зверей и крестьян».