Только вот не суждено было Сене узнать сегодня ещё один славный подвиг дяди Ефрема на розыскной стезе. Не сподобилось. Не повернулась сегодня судьба лицом к этому знанию, усмехнулась она, судьба эта, и тревожно захрустела снегом за углом соседней избы. От крепостных ворот кто-то торопливо бежал по утреннему насту. И хрустел под ногой того беглеца наст. И до того тревожно хрустел он в тишине молчаливого утра, что застыл Еремей на полуслове от нехорошего предчувствия и настороженно прислушался. Сеня тоже в сторону беспокойного угла глянул, а оттуда Осип Рысак выскакивает. Тот самый Рысак, какой с Сеней на пару в подьячих при Тайной канцелярии служил. Осип выбежал из-за угла, широко раскрывая рот и тараща испуганные глаза.

– Ты чего Осип летишь как оглашенный? – поймал подьячего за рукав Чернышев. – Лица на тебе нет. Неужто с самим сатаной нос к носу столкнулся?

Рысак замотал головой, замычал чего-то, замахал руками, то и дело, показывая за угол избы. И так мычал он до тех пор, пока Еремей не отвесил ему легонький подзатыльник. Вообще-то, легоньким подзатыльник тот показался только самому кату, а вот Осип был совершенно другого мнения и при других обстоятельствах наверняка бы возмутился, но сейчас ему видимо не до этого было. Он торопливо поднял слетевшую на снег шапку, и опять же показывая за угол, чуть слышно прохрипел.

– Пойдемте братцы со мной, там такое. Такое, что ой-ой-ой. Это же надо, чтоб так средь бела дня?

– Чего там? – не успев сделать первого шага к углу, услышали "братцы" строгий голос генерала Ушакова за своими спинами.

Андрей Иванович Ушаков всегда появлялся в нужном месте в нужное время. Нюх ему особый Господь дал на разные там беспорядки да беспокойства. Стоит только чуть забрезжить беспокойству этому, а генерал уж тут как тут. Вот и сейчас: не успел подьячий причину своего испуга словами передать, а Андрей Иванович уж разбираться спешит. Выскочил он из легких саночек и первым за угол к крепостным воротам метнулся, а уж только там за воротами, Осип обогнал беспокойного генерала. Затем, перебежав через дорогу, повернув ещё за два стоявших на пути угла, привел подьячий своих спутников к покосившемуся строению, возле которого резво собиралась толпа.

Растолкав локтями любопытный люд, сподобились служители тайного государственного заведения увидеть ужаснейшую картину. Широко раскинув руки, лежал на холодном снегу молоденький офицер, а из груди офицерской, ярко алой от крови торчал кинжал весьма крупных размеров и с занятной ручкой из желтого металла.

– Иду я, значит, к канцелярии сегодня, – затараторил внезапно, оправившийся от первого впечатления Рысак над самым ухом генерала. – Быстро иду и тут, глянь, а возле угла вон того, шпора серебряная валяется. Грех, думаю, пройти мимо такой находки. Вдруг, какая важная персона потеряла? Я нагнулся за шпорой, снег немного отковырял и вижу, сапог торчит. Причем не просто торчит, а с другой шпорой. Я к сапогу значит, а он вот он. Убили ироды офицерика. Молоденький-то какой. Я сначала подумал, что живой ещё. Из-за плетня его вытащил, а он не дышит. И тут я бегом.

– Вот так, так? – почесывая под париком голову, задумчиво топтался возле бездыханного тела Ушаков. – Что же за жизнь-то такая? Что же за наказание нам? Среди бела дня в столице гвардейских офицеров жизни лишать стали. Совсем народ обезумел. Не иначе конец света на днях ожидается. Всякое бывало, но чтоб средь бела дня? Ох, батюшки ты мои…

– Так его Андрей Иванович, поди, ночью порешили? – сунулся в размышления начальника Сеня Суков. – Он холодный совсем. Я трогал.

– Вижу, что ночью, – грубо оборвал подьячего генерал и велел, невесть откуда взявшемуся, гвардейскому сержанту с солдатами разогнать народ.

Когда солдаты народ за соседний плетень отогнали, к месту происшествия подкатил на крытом возке сам начальник тайной канцелярии граф Петр Андреевич Толстой.

– Чего здесь Андрей Иванович стряслось? – осведомился граф, степенно вылезая их окрашенной в темно-синий цвет повозки. – Отчего народ толпиться. Неужели с ним разобраться быстро нельзя? Почему волнения допускаешь?

– Да вот Петр Андреевич безобразие какое, – проводил под локоток начальника Ушаков. – Офицера убитого нашли.

– Где нашли? Кто такой?

– Кто такой не разобрался пока, а лежит вон у плетня. Иди Петр Андреевич, глянь глазом своим многоопытным. Вот здесь иди и не поскользнись только.

– Вот уж безобразие так безобразие, – укоризненно покачал головой Толстой, разглядывая окоченевший труп. – Теперь точно до Государя дойдет, а ему в последнее время чего-то не здоровится, того и нам теперь ждать надобно. Ох и достанется нам теперь от Петра Алексеевича. Крепко достанется за происшествие это. А что за офицер-то? Почему до сих пор не узнали?

– Так это никак Фролка Петров, – опять влез в разговор начальства Суков. – Известная личность.

– Какой такой Петров? – вскинул сердитые очи на подчиненного Ушаков. – Неужто тот самый?

– Он. Яганы Петровой племянник, какой же ещё-то Петров здесь лежать может? – развел руками Сеня. – Он самый.

– Чего? – в один голос удивились генерал с графом. – Чей племянник?

– Как чей? Фрейлины её величества всемилостивейшей государыни нашей Екатерины Алексеевны племянничек. Вот он, собственной персоной, можно сказать. Ох, и расстроится теперь тетушка. Она ведь, сказывают, души в нем не чает.