6. Орущих камней государство Армения, Армения! Хриплые горы к оружью зовущая Армения, Армения! К трубам серебряным азии вечно летящая Армения, Армения! Солнца персидские деньги щедро раздаривающая Армения, Армения!

7. Не развалины, нет, но порубка могучего циркульного леса, Якорные пни поваленных дубов звериного и басенного

христианства,

46

Рулоны каменного сукна на капителях, как товар

из языческой разграбленной лавки, Виноградины с голубиное яйцо, завитки бараньих рогов И нахохленные орлы с совиными крыльями,

еще не оскверненные Византией.

8. Холодно розе в снегу. На Севане снег в три аршина... Вытащил горный рыбак расписные лазурные сани. Сытых форелей усатые морды Несут полицейскую службу На известковом дне. А в Эривани и в Эчмиадзине Весь воздух выпила огромная гора, Ее бы приманить какой-то окариной Иль дудкой приручить, Чтоб таял снег во рту. Снега, снега, снега на рисовой бумаге. Гора плывет к губам. Мне холодно. Я рад...

9. О порфирные цокая граниты, Спотыкается крестьянская лошадка, Забираясь на лысый цоколь Государственного звонкого камня. А за нею с узелками сыра, Еле дух переводя, бегут курдины, Примирившие дьявола и бога, Каждому воздавши половину.

10. Какая роскошь в нищенском селеньи Bолосяная музыка воды! Что это? Пряжа? Звук? Предупрежденье? Чур-чур меня! Далеко ль до беды! И в лабиринте влажного распева Такая душная стрекочет мгла, Как будто в гости водяная дева К часовщику подземному пришла.

11. Я тебя никогда не увижу, Близорукое армянское небо, И уже не взгляну, прищурясь, На дорожный шатер Арарата, И уже никогда не раскрою В библиотеке авторов гончарных Прекрасной земли пустотелую книгу, По которой учились первые люди.

12. Лазурь да глина, глина да лазурь, Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь,

47

Как близорукий шах над перстнем бирюзовым, Над книгой звонких глин, над книжною землей, Над гнойной книгою, над глиной дорогой, Которой мучимся, как музыкой и словом.

16 октября - 5 ноября 1930

***

Не говори никому, Bсе, что ты видел, забудь Птицу, старуху, тюрьму Или еще что-нибудь...

Или охватит тебя, Только уста разомкнешь, При наступлении дня Мелкая хвойная дрожь.

Вспомнишь на даче осу, Детский чернильный пенал, Или чернику в лесу, Что никогда не сбирал.

Октябрь 1930, Тифлис.

***

На полицейской бумаге верже Ночь наглоталась колючих ершей Звезды поют - канцелярские птички Пишут и пишут свои рапортички.

Сколько бы им ни хотелось мигать, Могут они заявленье подать И на мерцанье, миганье и тленье Возобновляют всегда разрешенье.

Октябрь 1930

***

И по звериному воет людье И по людски куролесит зверье... Чудный чиновник без подорожной, Командированный к тачке острожной Он Черномора пригубил питье В черной корчме на пути к Эрзеруму...

ноябрь 1930, Тифлис

***

Я вернулся в мой город,знакомый до слез, До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, - так глотай же скорей Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

48

Узнавай же скорее декабрьский денек, Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург, я еще не хочу умирать: У тебя телефонов моих номера.

Петербург, у меня еще есть адреса, По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок Ударяет мне вырванный с мясом звонок.

И всю ночь напролет жду гостей дорогих, Шевеля кандалами цепочек дверных.

декабрь 1930

***

Помоги, господь, эту ночь прожить: Я за жизнь боюсь - за твою рабу В Петербурге жить - словно спать в гробу!

Январь 1931

***

Мы с тобой на кухне посидим, Сладко пахнет белый керосин. Острый нож да хлеба каравай... Хочешь, примус туго накачай, А не то веревок собери Завязать корзину до зари, Чтобы нам уехать на вокзал, Где бы нас никто не отыскал.

январь 1931

***

Mа Vоiх аigrе еt fаssе...

Р.Verlain

Я скажу тебе с последней Прямотой: Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой. Там где эллину сияла Красота, Мне из черных дыр зияла Срамота. Греки сбондили Елену По волнам, Ну а мне - соленой пеной По губам. По губам меня помажет Пустота,

49

Строгий кукиш мне покажет Нищета. Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли, Все равно. Ангел Мэри, пей коктейли, Дуй вино! Я скажу тебе с последней Прямотой: Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой.