В администрации губернатора рассудили: если аэропорт находится в ведении федералов, то пускай они о нём и заботятся. Но центр заботиться о чужом для него предприятии не желал. Оттуда уже давно ничего не финансировали, кроме себя.

Коса, как говорится, нашла на камень. А Дунаев оказался между молотом и наковальней. Ранее имевший льготные налоги за пользование землёй, находившейся в региональной собственности, аэропорт без объяснения причин вдруг лишился этого. Вернее, причину объяснили тем, что налог брали неправильно и предоставили счёт за все предшествующие годы. Дунаев слетал в Москву в министерство имущества, но там ничего не получил, кроме туманных и неопределённых обещаний. А министерство авиации? Увы, старых руководителей давно не было, как не существовало больше и министерства гражданской авиации. А в министерстве транспорта, где организовали департамент авиации, вообще были все новые люди, и им был до «феньки» этот вопрос.

Образовался замкнутый круг.

В регионе к аэропорту и его делам стали относиться с прохладцей, как относится мачеха к пасынку. Уж неизвестно с чьей подачи в администрации губернатора созрело решение разъединить лётный комплекс и аэропорт, против чего выступал Дунаев. Доподлинно известно, что за такое решение был профсоюз лётного состава и его руководители.

– На одного пилота по расчётам приходится более 10 человек обслуживающего персонала, – говорили они. – Зачем, скажите, нам кормить их? Конечно, Дунаев не лётчик, чего ему прислушиваться к нам?

– Мы его выбирали для того, чтобы он выполнял нашу волю, – вторили другие. – А раз не желает этого делать – пускай уходит. Мы выберем себе руководителя из числа лётного состава, которому близки и понятны чаяния лётчиков, а не бухгалтеров и экономистов. Тогда и зарплата в два раза вырастет.

– Есть такой человек, – говорили третьи. – Виталия Гаппа помните? Тот, что ушёл несколько лет назад работать в банк. Его недавно по местному телевидению показывали. Он на Ту-154 летал.

– Так он тебе и пойдёт из банка обратно. Дурачок он что ли, этот немец?

– Уговорим. А то, что немец… так у нас пол страны евреев и немцев. Ну и что?

– Если отсоединимся от всех этих нахлебников – тогда заживём!

Нашлись люди, которые за спиной Дунаева и лётного профсоюза ничего так и не решившего, начали переговоры с Гаппом.

– Но ведь у вас есть генеральный директор, – возражал тот. – Я в курсе его дел. Обстановка у вас нормальная, зарплату вовремя получаете и даже, несмотря ни на что, развиваетесь. Сами же его выбирали.

– Тогда другое время было. Сколько лет прошло.

– Когда вам хорошо было, вы были за него, – улыбнулся Гапп, – теперь вам плохо, и он стал неугоден. Между прочим, сейчас всем плохо. После дефолта.

– Не всем, – поправили его, – банкирам хорошо.

– Как сказать, – неопределённо ответил Гапп и от дальнейших переговоров отказался. – А вообще-то идея отсоединения аэропорта от авиакомпании мне нравится.

Постепенно идея разделения компании на аэропорт и лётный комплекс обретала всё больше сторонников среди лётного состава и всё чаще об этом велись разговоры на разборах. Безграмотные экономически лётчики почему-то почти все уверовали, что стоит им отсоединиться, как с небес проливным дождём посыплется денежная манна, как в рублёвом, так и в долларовом эквиваленте.

– Вы посмотрите, сколько людей в аэропорту шляются без дела? – вопрошали они. – А штаб? Его трёхэтажное здание буквально забито женщинами. Зачем они нам нужны? Мы оставим себе несколько нам необходимых людей, остальным скажем до свидания.

– Глядите, чтобы вам до свидания не сказали, – возражали противники перемен. – Лётчики в наше время тоже лишними стали. Знаете, что в отряде у Токарева делается?

– Там совсем другая авиация. А у нас налёт упал незначительно. Кстати, от них надо тоже отделяться. Зачем нам Ан-2 нужны сейчас, если они не летают?

Часть кулуарных и подзаборных разговоров, глухое недовольство лётного состава транспортной авиации Дунаевым, не желающим выполнять их решения, не могла не доходить до генерального директора, и он решил положить этому конец, неожиданно явившись на один из разборов лётного отряда. Литвинов представил ему слово. Дунаев вышел на трибуну.

– Я ничего говорить не буду, – начал он. – Наши дела говорят сами за себя. И пришёл я не говорить, а выслушать вас. Пожалуйста, задавайте вопросы, говорите, что вас волнует, чем недовольны. Говорите здесь и сейчас, а не в туалетах и в курилках.

В зале повисла тишина. Прошла минута, другая.

– В чём дело? – обратился к лётчикам Литвинов. – Задавайте вопросы.

Головы лётчиков повернулись к штурману Плаксину, который всегда и больше всех был чем-нибудь недоволен. Вернее, он был всегда недоволен всем, что бы ни делала администрация, и критиковал её деяния везде и всюду. Он был недоволен, Ельциным, Клинтоном, погодой, Организацией Объединённых Наций, собственной женой, которая ушла от него, ценами в магазинах, российскими самолётами, плохими дорогами и нашими машинами. Он был недоволен тем, что солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Его всегда можно было видеть ворчащим и недовольным по любому поводу. Даже в полётах в кабине он выражал массу недовольств и ворчал на проводников, приносящих питание в кабину, что такую пищу не будут жрать даже собаки. Надо сказать, что бортовое питание бронских пилотов было в отличие от других компаний прекрасное. Подавались даже икра и заморские фрукты. Лётчики это всё не съедали, и кое-что складывали в гигиенические пакеты и уносили домой.