– Это для задушевности беседы, а не для пьянства, – строго пояснил секретарь.

– У вас тут хорошо! – отметил адмирал с довольной улыбкой. – Светло, ароматом пахнет, вино вкусное… А я думал, что христиане всё по катакомбам шухерятся… Отстал от жизни в своих морях.

– А мы бы и прятались, если бы ты не победил гонителей, славный адмирал, – отвечал Акакий, и его глаз засветился искренней благодарностью. – А теперь к делу. Мы хотели, чтобы ты поделился воспоминаниями о царевиче. Ведь ты сражался с ним против флота Лициния в Геллеспонте. А его преосвященство епископ Евсевий пишет труд «Деяния божественного Криспа».

– Какого? – оживился Синторий. – Божественного?! Так вот оно что! А я-то думал, что это за хренотень! Теперь всё ясно!

– Я попросил бы более тщательно подыскивать выражения и стиль слога для данного присутственного места, – терпеливо сказал Акакий и показал взглядом на епископа.

Синторий тоже посмотрел на Евсевия и замолк, словно выискивая в своих запасах слова, пригодные для этой непривычной ситуации.

– Так что ты там говорил про хренотень? – бесстрастно спросил Акакий.

– Про что?

– Вот твои слова, только что записанные: «А я-то думал, что это за хренотень». Так чем она выражалась, эта хренотень? Были какие-то знамения, знаки? Вспомни подробнее. Для этого тебя и пригласили.

– Знаки? Был знак – от Перегрина. С фрикториона, сигнальной вышки. Он сообщил: «К тебе, Синторий, едет Крисп-цезарь». А я ему: «А он что-то в морском деле смыслит? Дам ему напильник, пошлю носовой таран заточить»! – Синторий разразился смехом, а потом пояснил: – Это у нас так обкатывают сухопутных салаг!

– Не отвлекайся от темы, адмирал, – попросил Акакий.

– У Абанта было в три раза больше кораблей, они были крупные и хорошо оснащённые. Поэтому нам пришлось ждать подкрепления из Эгейского моря. Мы расположились у мыса Каранфилос, охраняя южный вход в Геллеспонт. Одновременно мы следили за утёсом, из-за которого могли появиться вражеские корабли.

И в это время местная кимба, рыбацкая лодка, привезла Криспа-цезаря. Он легко вспрыгнул на борт, а на палубе два матроса играли в плесингу. Царевич подошёл и спросил, что это за байда. Ты пиши-пиши, одноглазый, тут самое главное! А ему объяснили, что это такая игра, смысл её – забрать все фишки у противника. «Ну, так в чём дело?», спросил цезарь, сгрёб все фишки у матроса напротив и протянул их тому, что был рядом. «Нет, не так!», загалдели зрители. «Надо соблюдать правила!». «Зачем?!», искренне удивился Крисп. «Либо забрать, либо правила – что-нибудь одно!». И тогда я на мгновение взглянул на жизнь его глазами – и у меня покачнулся разум, как палуба во время шторма у Малых Стихад.

И знаешь, что я увидел, одноглазый?.. Трудно мне объяснить, так мало слов я знаю, и все они не про то, что хочу сказать… Жизнь наша страстная, мы больше играем и притворяемся, чем занимаемся жизнью. Может быть, когда мы говорим «надо!», оно нам и не очень надо… Или надо, но при каких-то условиях… Эх, чувствую, мимо пролетают мои слова… Вот, скажем, коллекционер, страстный собиратель. Захотел бы он, чтобы у него сразу оказались все вещи, о которых он мечтал? Может быть, сгоряча и захотел бы, но потом бы понял: нет у него коллекции, а есть склад, пресный и постный.

Говоря всё это, адмирал всматривался в лицо собеседника, в надежде обнаружить признаки понимания. Но Акакий бесстрастно конспектировал слова моряка.

– Или вот ты даёшь милостыню убогому. Почему? От добросердия, скажешь ты. А если нищий накупит на эти деньги дёгтя, чтобы облить тебя со смехом. Подашь ты ему следующий раз? И куда твоё добросердие делось? Наверно, оно было, кто спорит… Но не истинное, не чистое, немного отдающее дёгтем. Вижу, не понятно и путано я рассказываю… Я больше привык к командам, ясным и солёным, – грустно признался Синторий, а потом внезапно крикнул:

– Набить грота-брасы! Чтобы дрожали от трепета, как дева Мария под святым духом!

От адмиральского ора проснулся дремавший Евсевий. Синторий понял, что переборщил с доходчивостью объяснений и вернулся к прежнему режиму повествования.

– К чему я это всё рассказывал? Ага, вспомнил: я хотел сказать, что цезарь Крисп жил без азарта. Он делал всё, что ему надо, без красоты и артистичности. Жизнь для него – как случайная прохожая, с которой он сейчас разминётся и больше никогда не встретится. Зачем она ему? Понимаешь, в чём дело… Я опытный моряк, и Абант – мой противник – опытный моряк. И поэтому мы знаем, что это невозможно. Из опыта знаем, что так нельзя. А он этого не знает. И потому – делает!

Синторий отпил вина и задумчиво посмотрел в окно. Помолчал немного, а потом продолжил:

– Вот такой человек прибыл на мой флагманский корабль!.. Часть вражеского флота тогда находилась в Тесноте (?? ??????) пролива, между местом впадения реки Родиас и остатками персидского моста. Их либурны укрылись под обрывистым берегом бухты Мадитос, на Абидосском рейде. Они просто связались тросами, не рискнули стать на якорь, потому, как дисорма 1 там, а ещё сильное течение, и приходится вытравливать много каната. Вот такая была обстановка перед днём битвы, когда всё понеслось нежданным поносом…