– Дома тебя никто не ждет, Вайолет. Ни тетя Пэмми, ни тетя Линда, ни дядя Эдди, ни двоюродные братья и сестры. Никто. Извини. Но дело обстоит именно так.

Вики присутствовала на суде, ни минуты не пропустила – не ради меня, а ради мамы, которая от горя едва ходить могла. Вики поддерживала ее, когда она неверной походкой пробиралась к месту за моей спиной. Я слышала каждый ее вздох, и будто острые лезвия кромсали меня изнутри, снова и снова. Возможно, уже тогда у нее был рак и все случилось не только из-за меня.

– Я не хотела.

Я имею в виду ту женщину, в другой машине, Лоррейн Дейгл, но прозвучало так, будто говорю о маме.

– Но она мертва, хотела ты или нет, – говорит Вики. – И тот бедняга сидел там день за днем.

Она про мужа. Хороший, очень хороший человек. Фрэнк Дейгл. На второй день судебного разбирательства я почувствовала, что затылок мне что-то жжет, а когда обернулась, увидела его, сидевшего через проход, в первом ряду, сразу за обвинением, и его полные слез воспаленные глаза. В нем не было ненависти ко мне. Я видела это. У Фрэнка Дейгла было доброе лицо, в котором не было ненависти ко мне.

Я ставлю на землю сумку из набивной ткани, давая Вики возможность обнять меня на прощанье, только она этого не делает. А просто садится в машину, опускает окно с пассажирской стороны. Я наклоняюсь.

– Я считала приговор справедливым, – говорит она, подразумевая, что остальные члены семьи так не думали. Интересно, они думали, что я заслужила больше или меньше? – Наверное, тебе следует знать, что я беременна. Я возвращаюсь к своей нормальной жизни, Вайолет. Извини.

Мимо нас протискивается машина, водитель сигналит долгим неприятным гудком. Вики включает передачу, и мне бросается в глаза ее затейливый маникюр – ярко-розовый лак с аппликацией в виде пасхальных яичек. Я вдруг понимаю, что идет пасхальная неделя. Когда мы были маленькие, мы на террасе красили яйца вместе с мамой, которая пела, и это пение переполняло меня всю, как может переполнять музыка. Ее голос защищал нас, был убежищем, и мне его до сих пор не хватает.

– Как все было? – спрашиваю я. – Когда мама умерла?

– Ужасно. – Вики прикрывает глаза. – Тебе, считай, повезло, что не была там.

– Я так не думаю.

– Она весила тридцать шесть килограммов.

Наша пышная мама – и тридцать шесть килограммов. У меня леденеет внутри.

– Я жалею, что не была там, – с трудом выговариваю я. – Вот что я имею в виду.

– Если бы ты была, – Вики убирает с лица прядь волос, уложенных в дорогом салоне, – она бы просто не заболела.

Я молчу. Я в это верю.

– Жаль, что все так вышло, Вайолет, – говорит Вики. Кажется, она плачет. – Пожалуйста, не звони нам. Ты справишься.

И тогда моя единственная сестра – старшая, названная в честь королевы – уезжает на своей большой и сверкающей машине. Я стою на выложенном плиткой тротуаре Грант-стрит в Портленде, штат Мэн, где я не знаю ни одного из шестидесяти пяти тысяч его жителей, и смотрю, как сестра уезжает от меня к мужу, к своей новой кафельной плитке, к своим будущим детям, которые никогда не узнают тетю Вайолет – женщину, которая любила бы их, несмотря на все то, что они о ней услышат.

В тот вечер дома у Харриет было особенно тихо. В свете единственной лампы она в гостиной придумывала вопросы на завтра, и ручка послушно скользила по страницам блокнота. Было поздно, почти час ночи. Она отложила ручку, неподвижный воздух зиял пустотой, и прислушалась. Как только Софи уедет навсегда, эта пыльная тишина опять будет заполнять ее вечера.

Как по заказу, через заднюю дверь в дом ворвалась Софи, и словно вихрь закружился по комнатам: защелкали выключатели, зазвенели ключи, стукнула чашка, зашумел чайник – племянница заваривала чай.

– Я принесла тебе десерт крем-брюле! – крикнула Софи из кухни. – Только подожди радоваться, он со вкусом авокадо и базилика!

Дважды в неделю Софи подрабатывала в «Дунае», претенциозном винном баре в Олд-Порте, и часто приносила тетке претенциозные лакомства.

– У меня тут вопросы для Книжного клуба, надо бы опробовать, – отозвалась Харриет.

Она любила тренироваться на Софи, которая бывала резка и напориста. Идеальная репетиция.

– Тебе добавить взбитые сливки?

– Я уже и так толстая, спасибо большое.

– Меня это никогда не останавливало.

Чайник засвистел, и спустя пару минут появилась Софи, на которой были полупрозрачный фиолетовый топ, черные джинсы и ярко-оранжевые ковбойские сапоги, добытые из шкафа, содержимое которого напоминало развернутую гаражную распродажу.

– Тебе жуть как не понравится, – сказала она, ставя на стол десерты, которые завалила взбитыми сливками.

Взяв свою порцию, Софи плюхнулась в продавленное кресло Лу, и к ней на колени тут же запрыгнул кот, ветреный, как девица легкого поведения.