Чуть повернув голову, я посмотрела в глаза Константина. Его расширившиеся зрачки были огромными и занимали едва ли не всю радужку, что свидетельствовало о том, в каком нервном напряжении находится муж.

– Конечно, я могу поехать, родная, – растянул он губы в неловкой улыбке, и мне хоть отчасти, но стало легче дышать.

К разговору о прошлом в тот день мы больше не возвращались. Костя лишь только сказал, что не желает видеть, как я волнуюсь, и что все вопросы решит сам.

А ночью любил меня так, как будто у нас в запасе были лишь несколько часов до рассвета. И когда я спала, Власов уехал в офис, оставив меня проводить свой обычный день.

Который, впрочем, теперь был окрашен нотками тех эмоций, которые я бы предпочла не испытывать совсем. А за завтраком, к которому я спустилась нехотя, потому что аппетит куда-то пропал, меня ждал сюрприз.

За столом уже восседала с видом королевы Елизавета Генриховна, которая сразу же, стоило мне только войти в столовую, заявила:

– Юлечка звонила мне и рассказала, что ты теперь в курсе! Я очень надеюсь, что ты будешь благоразумна, Екатерина. Тебе нужно принять этот факт, как данность!

Застыв на месте, я округлила глаза, не понимая, что она имеет в виду. Факт чего? Того, что у мужа оказалось прошлое, которое вдруг вылезло наружу? Так в этом разбираться мне и ему, а уж никак не третьим лицам.

И что вообще произошло? Костя позвонил Юле и всё рассказал, а та бросилась уведомлять Елизавету Генриховну и уговаривать мою свекровь быть на её стороне? Чёрт, я уже ни черта не понимала в происходящем!

– Что я должна принять как данность? – уточнила, подойдя к столу и заняв место Власова.

Уселась прямо в центре, там, где обычно завтракал и ужинал муж. Ну а что? На моём стуле воцарилась свекровь, значит, мне ничего другого не остаётся, как показать таким образом, кто здесь главный.

Елизавета Генриховна поморщилась, но ничего не сказала. Я взяла стакан апельсинового сока, пригубила и отставила. Спасибо свекрови – аппетит как рукой сняло.

– Юлечка и Мия – неотъемлемая часть жизни моего сына. Он сказал, что ты была не особенно учтива, когда о них отзывалась. Не нужно так, Екатерина. Когда я подбирала тебя для Константина, мне казалось, что я сделала правильный выбор. Не лишай меня уверенности в том, что я поступила правильно.

Она увлеклась поеданием завтрака, а я сидела, мягко говоря, в шоке. Подбирала. Какое интересное слово. Я надеялась, что оно означает некий кастинг, который я прошла, а не то, что меня взяли с улицы, как бездомную кошку.

– Елизавета Генриховна, думаю, что наши дела с мужем вас уж точно не касаются, – откликнулась я. – Мы с Константином сами решим – как, в каком объёме и какими словами стоит говорить о прошлом моего супруга. Спасибо за завтрак, я поем в другом месте.

Отодвинувшись от края стола, я собиралась уже подняться и уйти, но меня остановила свекровь.

– Катя, постой. Мы не с того начали, – проговорила она, подпустив в голос тепла.

Насколько могла, конечно, потому что от этой женщины я не видела подобного отношения ни разу. Да и не ждала его, положа руку на сердце. Свекровь не была мне матерью, чтобы проявлять в мою сторону какие-то чудеса родственного принятия и приятия.

– Мы? – вскинула я бровь, но всё же осталась на месте.

Пусть говорит, что там у неё имелось на душе.

– Хорошо, я, – неожиданно легко согласилась Елизавета Генриховна. – Но пойми меня… Мия – моя внучка. Я успела её очень полюбить перед тем, как случилась эта беда. Знаешь, иногда такое бывает, когда женщина не особенно способна проявить свои чувства в сторону сына или дочери, зато обожает внуков так, что готова за них сердце дьяволу продать.

Какое интересное признание! Значит, всё это время она посылала лучи любви девочке, которая лежала в коме, а Костя при этом так? Всего лишь тот элемент, который помог ей обрести любимую внучку?

– Но ты не переживай, ведь скоро родится Альберт, и я уж точно никогда не дам его в обиду. И ты, и Юлечка для меня – важные люди. Матери моих внучат. Я не хочу, чтобы кто-то из вас чувствовал себя обделённой.

Она договорила и улыбнулась, а у меня внутри поднялась волна, схожая с цунами.

– Обделённой в чём, Елизавета Генриховна? – процедила я, глядя на свекровь. – В любви Костика? В деньгах, которые он щедро расточает на свою дочь, с которой уже, по его словам, попрощался?

Елизавета Генриховна охнула и, приложив руку ко рту, воззрилась на меня ошарашено.

– Константин так сказал? – ужаснулась она.

– Да. Именно так и сказал. Или вы считаете, что я вру?

Она перестала играть в свекровь, которая любит невестку, почти сразу. Стала похожа на каменную горгулью, готовую спикировать на голову любому, кто посмеет посягнуть на жизнь любимой внучки. А я и не посягала – лишь повторила то, что уже успел сказать мне муж.