— Что-то случилось? Ух-ты! Оладушки! Вася, это твоих рук дело?

Прячу глаза, которые уже наполняются слезами от такой несправедливости. Неужели ничего не изменится?

— Эй вы! Заморозили всё своими глазищами в радиусе километра, наверняка и кофе остыл.

Мама садится за стол.

— Саш, что происходит? — она зовёт его по имени редко, только если хочет спросить что-то особенное.

— Она не собирается руководить своим издательством.

— Может тогда она просто попробует поработать, как задумала, а потом перейдёт на руководящую должность, если ей не понравится. Как считаешь?

Мама до этого не спорила с ним и во время наших диспутов отмалчивалась, поддерживая меня после отдельно. Видимо мой «побег» напугал её.

Сейчас она накрывает его руку своей маленькой ладонью и слегка поглаживает, чужие бы не заметили, но я четко вижу, как он расслабляется, мама воздействует на него своей нежностью.

— Хорошо, пусть попробует.

У меня внутри просто фейерверк взрывается от радости.

— Правда???

Папа кивает. Сейчас он не Варан, сейчас он настоящий отец, уступающий мне впервые в жизни.

Вскакиваю и бросаюсь к нему, чтобы крепко обнять. Я делала так, только когда была совсем маленькая.

Он обнимает меня в ответ.

После того, как мы еле затолкали в себя мои дубовые оладьи, я на радостях за всех загружаю кружки и тарелки в посудомойку и бегу собираться.

Егор уже ждёт меня в паркинге, об этом я узнаю по сообщению на телефоне, крашусь, одеваюсь и лечу к лифту.

Там меня уже ждут недовольные тени в смокингах, но я не обращаю на них внимания.

Егор не открывает мне дверь, ну и не надо.

Сажусь в машину, открываю рот, чтобы сообщить куда меня нужно отвезти, но он не даёт мне и пикнуть.

— Пристёгивайся.

— Чего?

После этих слов мы вылетаем из паркинга как будто кто-то поджег нам задницу. Мы летим с такой скоростью, что я несколько раз заваливаюсь на сиденье, бьюсь об стекло и о переднее кресло.

— Ты с дуба упал? Что происходит?

Мы заезжаем в какой-то узкий двор.

— Быстро, выходи!

— Да что блина происходит???

— Быстрее!

Он хватает меня за руку, бросает телефон и сумку в машину, тянет в вонючий подъезд, там мы проходим сквозь дом и садимся в другую тонированную машину.

— Сука, если не хочешь сегодня идти вставлять себе передние зубы. БЫСТРО ГОВОРИ, что ты делаешь?

— Ещё спасибо скажешь.

— Я сейчас тебе такое спасибо устрою, кишки свои будешь по всей трассе собирать!!!

Он заворачивает в незнакомый двор и останавливается.

— Ты меня привёз на детскую площадку поиграть? Или может я должна выйти с той бабкой клумбу копать?

Пассажирская дверь открывается, в машину садится Нарвал.

— Погуляй полчаса, — говорит он Егору, а смотрит только на меня.

Егор бросает ему ключи от машины и послушно выходит.

Я что сплю? Что тут творится?!

Хватаюсь за ручку двери, чтобы выйти и немедленно закончить этот абсурд.

Нарвал блокирует дверь брелком на ключах сигнализации и пристально смотрит на меня.

— Тебе жизненно необходимо лишать людей свободы. Может ты не ту профессию выбрал? Надо было стать полицейским!

Ещё раз дергаю дверь, она всё также не поддаётся, я отодвигаюсь в самый дальний угол от него и недовольно скрещиваю на груди руки.

— Прости меня за всё, что я тебе сделал, — он берет свою подвеску, висящую на моей шее, цепочка приятно щекочет кожу, выдёргиваю кулон из его пальцев и сую его под ворот платья.

— Не выбросила его… — с придыханием произносит мужчина.

— Красивый кулон не виноват, что его хозяин моральный урод.

Он горько усмехается, от этого моё сердце больно сжимается, но я это игнорирую.

— Кольцо давно сняла?

— Какая тебе разница?

— Вот именно. Что тебе стоит ответить?

— В ту ночь, когда мы так сказать всё прояснили. Что ты хочешь?

— Я пришел попрощаться, — прочистив горло, говорит Нарвал.

— Я попрощалась с тобой дома у Виссариона. Больше мне нечего сказать тебе, — отворачиваюсь и смотрю в окно, чтобы сделать передых от цепкого взгляда его глаз, жаждущих захватить меня в плен.

— Понимаю, но не попрощался я. Хотел увидеть тебя в последний раз.