– И да, и нет. С Юровским я уже сталкивался. Понял, что становлюсь похож на Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами. У него индульгенция от вождя на веки вечные. А у меня связаны руки. Наркомату внешней торговли нужны средства на закупку зерна и станков, а мы продаем бесценные сокровища за копейки.

– Ты говоришь о Романовых?

– Не совсем.

Нарком внешней торговли помолчал, словно еще раз прикидывая, стоит ли продолжать.

– Помнишь историю с ящиками, набитыми драгоценностями Кшесинской?

– Которые она не успела вывезти? Их ведь до сих пор ищут, кажется. Учредительная комиссия в восемнадцатом сразу распотрошила особняк на Кронверкском. Неужели не все изъяли?

– Возможно, – уклончиво ответил собеседник. – Во всяком случае, стоит поискать тщательнее. Собираюсь выжать из сокровищ этой сучки максимальную пользу. Для страны, разумеется.

– Сокровища Кшесинской, конечно, уступают царским.

– Да, раритетов там гораздо меньше, но стоимость в целом может конкурировать. Говорят, драгоценностей сорок ящиков было. Даже если разделить на два, все равно солидно.

На другом конце провода молчали.

– Мне нужен тот, кто сможет найти этот клад, – вполголоса сказал комиссар внешней торговли и переложил на другой край стола тяжелое – оставшееся от царского министра – пресс-папье с круглой золотой ручкой.

– Охотник?

– Да. За сокровищами.

Снова повисло молчание.

– Ты сейчас в «Метрополе» обитаешь, Никитич? – неожиданно поинтересовался нарком внутренних дел. – Или уже сменил дислокацию?

Никитич усмехнулся. Как будто он не знает!

– Нет, все там же. Ехать в Петроград самому – значит привлечь ненужное внимание. Пришли человека, которому ты доверяешь абсолютно. Со своей стороны я дам ему парочку помощников.

– Понял тебя. И, кстати, привет Тамаре. Она все там же работает, в комиссии по сохранению художественных ценностей? И по-прежнему дружна с Горьким?

– Совершенно верно.

– Алексей Максимович на днях собирается выехать на лечение в Берлин. Будто бы у нашего классика обострился легочный процесс. На самом деле этот пингвин Пешков просто ищет повод удрать из России.

После паузы Никитич ответил:

– Понял тебя, Юзеф. О жене я позабочусь. Насчет моей просьбы…

– Подумаю, как тебе помочь.

– Буду ждать звонка.

Ждать пришлось недолго. Вечером Юзеф позвонил и без предисловий спросил:

– Где он должен быть?

– В ресторане «Метрополя» завтра в девять вечера.

– Он будет.

– Я твой должник, Юзеф.

– Одно дело делаем, Никитич.

Ровно в девять к столику наркома подсел человек в английском твидовом костюме и произнес:

– Я от вашего старого друга. Позвольте представиться. Кама Егер.

Народный комиссар внешней торговли отложил вилку и неторопливо вытер рот салфеткой.

Вид пришедшего его немного смутил. С чего это чекисты в дорогих костюмах разгуливают? Как денди лондонский одет, сказал бы Пушкин. А впрочем, теперь они сотрудники комиссариата внутренних дел, так что кто их знает. А имя? Странное какое-то.

– Вы немец?

– Чистый русак, – не моргнув глазом ответил собеседник.

– Откуда же такое имя?

– Кама – древнее русское имя. Мои предки – из старообрядцев.

– И что же оно означает?

– Кама – значит «сокровенный». Или, если угодно, «таинственный».

– Ну что ж, вполне в духе вашей, так сказать, профессии. А фамилия? По звучанию немецкая.

– А с фамилией вообще забавно получилось. Дьячок забыл мягкий знак пририсовать. Надо бы писать – Егерь.

– Смешно. А я уж было подумал, что вы – подданный какой-нибудь из стран «Тройственного союза».

– Ни боже мой. Не волнуйтесь.

Нарком едва заметно улыбнулся. Ему нравился новый знакомый.

– Я готов посвятить вас в суть дела. Только прошу ничего не записывать.

– Не имею такой привычки, товарищ комиссар. Все, что сочтете нужным рассказать, я запомню.

«Запомнит он», – недовольно подумал нарком и удивился себе. Уж не завидует ли он? Хотя… чему, собственно?

Он еще раз взглянул на невозмутимое, странно острое лицо сидящего перед ним человека. Ишь ты! Расслаблен, будто и правда поужинать в ресторан зашел, только и всего.