Я сразу же отгородился (согласовав с Хозяйкой) объявлением на двери (плакатом, который по размерам только слепые не могли не увидеть перед входом), что ВСЕ даже самые легкие недомогания буду отправлять в местную сельскую больницу (с тараканами и клопами). Амбулаторно лечить в санатории не имею права, – только на койке в больнице. И стоимость отдыха удваивается, раз приехали не только с болезнью, но и с «липовой» справкой об идеальном здоровье. Плюс оплата за коммерческие койки в любой больнице, хоть в США. В противном случае, – я так аргументировал своим нанимательницам, – не дадут нам с тобой, Хозяйка, и с тобой, шеф-повар, общаться, и/или будут вытаскивать среди ночи или во время любовной игры из постели обоих или троих.

Но… Вот такие ночные и пред-ночные фокусы время от времени имели место.

Тем более, что этот заезд был сплошь с детьми, сплошь без папаш, нередко с горничными и нянями… И поводов позвать меня к себе или обратиться в кабинет было много.

И всё потому, что у них всех нет: сочувствия, переживания, сопереживания, человечности…

– Мой Васечко не спит уже тридцать минут. Я в отчаянии!

– Давайте я пообщаюсь с Вашим Васечко без Вас, и всё будет хорошо. И можно попросить чашку кофе? Ну, пока ребенок заснет, у Вас хватит же времени его заварить, я надеюсь.

– Вы так самонадеян, что я на самом деле пойду и сварю нам двоим кофе, – и высокомерно фыркнувшая мадам «поплыла» на кухню.

Есть такой придуманный лично мной фокус в успокаивании и усыплении маленьких деток. Покачивая пацана медленно и печально, я ладонью накрыл его верхнюю часть лица и прикрыл его веки пальцами. Как бы он не возмущался, как бы он не вырывался, освободить и открыть веки не мог. И заснул в течении почти около минуты. Аккуратно уложил его в кроватку, решил доложиться мамочке и пошел вглубь номера.

Дама стояла боком к большому зеркалу и разглядывала себя так внимательно, что даже не слышала, когда я вошел. Ее одежда была вся спущена ниже ягодиц. И я подошел сзади вообще бесшумно и обнял ее сзади, от чего она вздрогнула всем телом.

– Заснул? – тихо спросила она.

– Да, крепко-крепко, – ответил я, нашарив при этом обе груди и положив на них раскрытые ладони с широко раздвинутыми пальцами.

Мамаша подняла руки к волосам, сколотым в узел. И они упали ей на плечи. Но при этом неудерживаемая больше одежда тоже упала на пол, соскользнув с ее бедер и голеней. Но мамочка словно и не заметила этого, а просто сделала шаг вперед, перешагивая одежду и ведя меня к кровати. Я и не заметил сразу кровать в глубине комнаты в сгущающейся темноте. Теперь она стала видна.

Одной рукой я стал срывать с себя одежду, оставляя ее лежать на полу за нами, спустил и отбросил ногой брюки и прижался членом к ее ягодицам. Другой рукой не отпускал ее грудь. И когда мы дошли до кровати, на мне тоже ничего не было.

Дама нагнулась и откинула покрывало с постели, но при этом член проскользнул между ее ноги и коснулся женской мокрой промежности. Мамашка вздрогнула. Мне не надо было уже ни слов, ни разрешения. Я взял крепко за ее таз и в той же согнутой до кровати позе проткнул женское сокровище мгновенно и максимально глубоко. И она опять вздрогнула всем телом, о не выпрямилась и не отстранилась.

Прижимая ее за таз к члену, я вбуравливался и вбуравливался в нее всё глубже с каждым последующим толчком. Сначала в несколько суховатое влагалище, потом она потекла и продвигаться стало легче. Мне было жаль, что она не вздрагивала так, как при моих объятиях и моем проникновении в ее святая святых. Но и не сопротивлялась. И не пыталась как-то изменить позу и положение с опущенными к постели руками.

Не чувствуя и никаких встречных попыток, а еще опасаясь, что проснется ребенок, я ускорялся и ускорялся в темпе. Из ее рта не издавалось никаких звуков кроме участившегося дыхания. А я несколько изогнулся спиной назад, отрывая ее ноги от пола и уже буквально подбрасывая ее на члене.

ВЗРЫВ! – так бы я охарактеризовал свои внутренние ощущения, быстро вытекшие наружу. Еще взрыв и еще несколько взрывов поменьше, послабее.

Я опустил даму и поставил ее на ноги. Но ее ноги словно стали подкашиваться, и она присела на кровать с разворотом.

– Я никогда не изменяла мужу, – прошептала она громко.

Я не стал ничего отвечать и начал одеваться. Дама продолжала молча сидеть голая на кровати, просто свесив руки на колени.

Одевшись, я тихонько вышел из номера и пошел по коридору. Какой-то грузный мужчина почти пробежал мимо навстречу, и я услышал за спиной:

– Милая! Открой своему муженьку, я уже вернулся.

Оглянувшись, я увидел, что он стучался как раз в ту дверь, из которой я меньше минуты назад вышел. «Я никогда не изменяла мужу», – вспомнилось мне. Со вспотевшим лбом я продолжил движение в сторону лифта.

– Меня зовут Тайя. У меня здесь в груди затвердело и болит, – она показала мне пальчиком в сторону крупной груди, которая практически не умещалась в маленькие чашечки (я бы даже сказал лепестки) ее лифчика, подвешенные за тонкие веревочки-тесемки.