В-третьих, обязательно ли присутствие «добрых людей» из городов и иных «добрых людей» подразумевает, что речь идет о заседании кортесов? Даже если мы предположим, например, что несколько представителей консехо кастильской Эстремадуры прибыли ко двору короля, чтобы изложить ему свои проблемы и нужды, и даже если они были призваны самим королем, стоит ли рассматривать это собрание как кортесы? Очевидно, нет. Я полагаю, что при определении собрания курии в полном составе как кортесов придается чрезмерное значение присутствию горожан. Присутствие представителей городов является одной из отличительных особенностей кортесов, но, на мой взгляд, не единственной.

В-четвертых, из пролога однозначно следует, что соглашения, упомянутые в договоренностях, подписанных Альфонсо VIII, Альфонсо IX и Фернандо III, не могли быть выполнены из-за «войн и великих бедствий», которые принесли вред городам. Сюда нужно добавить «творившиеся злоупотребления и великую дороговизну вещей» [107] . Ввиду этого Альфонсо Х счел за лучшее признать все договоренности, установленные его предшественниками, к которым добавились те, что были согласованы с ним.

Возможно (это не более чем гипотеза), что 27 договоренностей [108] , присутствующие в леонских тетрадях, в отличие от кастильских, были заключены – и не выполнены, как свидетельствует сам Альфонсо Х, – с Альфонсо IX Леонским. Действительно, в двух из них упоминается непосредственно «король Леона дон Альфонсо». В равной степени важно то, что эти первые 27 леонских договоренностей имеют принципиально иной характер и контрастируют с остальными, которые, в свою очередь, совпадают с договоренностями кастильских тетрадей. На самом деле, в то время как последние в большей степени касаются экономических вопросов, первые договоренности леонских тетрадей направлены на решение проблем общественного порядка и связаны с аспектами процессуального и уголовного права.

Так, например, в 4-й договоренности устанавливалось новое регулирование в отношении права «мира дома» («paz de la casa» [109] ) – института, упомянутого, как известно, во многих средневековых фуэро.

Сосредоточимся на тетрадях, отправленных в консехо Ледесмы. В фуэро этого города [110] были включены пять предписаний, регламентирующих означенное право. В первом рассматривался случай разрушения дома [111] . Во втором, помимо разрушения, предусматривался случай, когда житель находился внутри дома и был ранен [112] . В третьем обеспечивалась защита сельских домов и хижин [113] . В четвертом устанавливалось наказание для того, кто с оружием в руках или безоружный жестоко вторгся в чужой дом или корраль, ранил, схватил за волосы, толкнул или сбил с ног хозяина [114] . И, наконец, еще одно предписание, схожее с предыдущим, предусматривало меры в случае проникновения в чужой дом или за ворота корраля или погони, с оружием или без, с намерением ранить или обесчестить, но без совершения преступного деяния – то, что сейчас мы называем покушением. В этих случаях фуэро устанавливало денежное взыскание меньшего размера [115] .

Если обратиться к 4-й договоренности из тетради Ледесмы, совпадающей с соответствующей договоренностью из тетради Асторги, можно заметить, что вторжение в дом другого человека с целью нанесения ему вреда влекло за собой гораздо более серьезные последствия: разрушение дома правонарушителя, изгнание из королевства и, кроме того, штраф в 1000 мораведи в королевскую казну. Если вследствие вторжения в дом нападающий становился причиной гибели одного из его обитателей, он становился «подозреваемым», что подразумевало объявление его «врагом» [116] .

Таким образом, мы можем удостовериться, что, в соответствии с данной договоренностью, «мир дома» приобрел территориальный аспект или, если угодно, «сверхправовой», начиная с того момента, когда монарх (нам неизвестно, был ли это Альфонсо IX, Фернандо III или сам Альфонсо Х) с согласия консехо ввел гораздо более строгое наказание для нарушителей этого мира, при этом теперь король получал денежную комиссию за исполнение карательных мер, ранее предназначавшуюся консехо (если действие было совершено на королевских землях) или сеньору (в случае, если преступление произошло в сеньориальных владениях).

В этом исследовании я не буду касаться вопроса о сфере воздействия или влиянии этих 27 договоренностей из сохранившихся леонских тетрадей (Асторга, Ледесма и Сантьяго) на фуэро соответствующих городов, но нельзя отрицать, что результатом их принятия была территориализация этих распоряжений и доработка форальных уложений.

Сделанные в отношении договоренностей уточнения с неизбежностью заставляют нас по-новому подойти к вопросу о природе ассамблей, по итогам которых были составлены тетради 1252 и 1253 гг. Я склоняюсь к гипотезе Г. Мартинеса Диеса [117] : речь идет о разных протоколах, хотя в леонские были включены договоренности, составленные кастильскими консехо и королем за несколько месяцев до этого. Равным образом, нормативная природа этих тетрадей – договоренностей, а не уложений, как их определяет вышеназванный ученый, – указывает на то, что они были оговорены, согласованы представителями нескольких консехо Кастилии в 1252 г. и Леона в 1253 г. Скольких консехо? Этого мы не знаем.

Трудно предположить, как это сделали некоторые авторы, что монарх созвал кортесы в Севилье в 1252 г. для Кастилии, а несколько месяцев спустя – в том же самом городе для Леона. Кроме того, это были его первые кортесы – событие настолько значимое, что даже первая часть «Хроники» Альфонсо Х, столь неполная и изобилующая хронологическими ошибками, не могла умолчать о нем. Следовательно, договоренности 1252 г. и 1253 г., на мой взгляд, были оговорены, согласованы и затем утверждены в соответствующих куриях, а не кортесах.