Чувствуя себя ущемленным в правах и боясь, что король вновь переменит свои распоряжения относительно наследства, дон Санчо порвал с отцом и начал при поддержке большей части королевства восстание, которое завершилось сентенцией о лишении Альфонсо Х его королевских функций, провозглашенной в Вальядолиде в апреле 1282 г. инфантом доном Мануэлем. Перед фактом подобного восстания реакция Альфонсо Х не могла быть иной, кроме как проклясть и лишить наследства дона Санчо. Представляется, что это проклятье преследовало его до могилы, несмотря на то что незадолго до смерти король, его отец, озвучил намерение простить сына. Однако он этого так и не сделал, по меньшей мере, формально, хотя хронист и говорит обратное. Будь оно так, не имели бы смысла слова, которые, согласно племяннику Альфонсо Х и двоюродному брату инфанта дона Санчо, знаменитому писателю и политику дону Хуану Мануэлю, произнес король дон Санчо на своем смертном ложе:

А тогда, в 1282 г., когда инфант дон Санчо отозвал у своего отца все его королевские прерогативы (фактически это было низложение) во время торжественного собрания в Вальядолиде, Альфонсо Х остался лишенным любви большей части своей семьи и уважения большей части своего королевства. Лишь небольшой отряд знати и города Мурсия, Бадахос и Севилья продолжали хранить ему верность и повиноваться ему. Это объясняет, почему, узнав о восстании и о предательстве своего сына Санчо, король отозвал свое признание того наследником и вернулся к своему изначальному намерению применить распоряжения Партид по этому поводу, то есть объявить наследниками высшей власти над королевством своих внуков. Что наиболее удивительно, он, предполагая, что инфанты де ла Серда умрут, не оставив наследников, распорядился, чтобы им наследовал король Франции, поскольку он происходит от той же линии, что и мы.

Можно сказать, что это удивительное, если вовсе не нелепое решение было отражением семейной ситуации, которую Альфонсо Х был вынужден признать, как бы больно это ни было: что осенью 1282 г. вся его семья была на стороне мятежного инфанта и что, за исключением дона Диниша Португальского, внука кастильского короля, не сделавшего ничего, чтобы помочь ему в противостоянии с доном Санчо, ему оставалось надеяться только на короля Франции. Самое же интересное и, в известном смысле, странное то, что это распоряжение относительно престолонаследия содержалось в последней воле, или в кодициллах Альфонсо Х, составленных 10 января 1284 г., когда его сын инфант дон Хуан вновь принял его сторону, и ему, в уплату за верность, король пожаловал королевства Севильи и Бадахоса. По уму, Альфонсо Х должен был распорядиться, что, в случае кончины инфантов де ла Серда без наследников, их права вернутся вновь к основной ветви рода, представленной доном Хуаном, а не уйдут к французской ветви, как бы близко к кастильской она ни была. Если бы было так, Мудрому королю не пришлось бы вновь возвращаться к обоснованию правоты своего решения, говоря, что ни у кого нет оснований говорить, что мы забираем власть у своего рода и передаем ее чужакам.

Смерть Альфонсо Х, последовавшая 4 апреля 1284 г., положила конец наследственному кризису, по меньшей мере, внутри королевства. Инфант дон Хуан и все кастильские магнаты, оставшиеся верными покойному королю (а в 1284 г. их было уже немало), признали королем дона Санчо.

Время, когда жил Альфонсо Х, было великолепным, хотя и полным трудностей. Ему на долю выпал век великих перемен, и монарх, без сомнения, содействовал глубоким изменениям в своем королевстве. В этом смысле Альфонсо Х решительно вел Кастилию в то, что мы, историки, называем Новым временем. Он делал это сознательно, хотя многие из его проектов и начинаний и оказались обречены на провал. Возможно, что в свои последние дни король, вспоминая все то, что было в течение его правления, пришел к выводу о том, что история, во многом, это длинная дорога обманов, часто личных. По меньшей мере он умер, покрытый любовью своей незаконнорожденной дочери Беатрис, португальской вдовой королевы, дочери любви его юношеских лет, а не политических соглашений, как остальные его дети.

Несмотря на все это, мы должны отметить, в качестве заключения, что Альфонсо Х был, без сомнения, интеллектуалом, поэтом и человеком искусства. Но также он был великим политиком, во многом опередившим свое время. Он не только удержал все земли, оставленные ему его отцом, но и раздвинул пределы королевства, и довел до конца беспрецедентный труд по заселению новых земель. Поэтому мнение Хуана де Мариана и многих других, последовавших за ним, не только несправедливо, но поверхностно и глупо. Как написал профессор О’Кэллэген, большой специалист по эпохе Мудрого короля, «более чем тридцатилетнее правление Альфонсо Х было отмечено не только великими триумфами и тяжкими тревогами, но и значимыми и важными успехами».

Я решил обойтись без традиционных слов благодарности [9] , но не могу не выразить удивления, вызванного полученным мною приглашением, поскольку несколько лет назад оставил изучение законотворческой деятельности Альфонсо Х Мудрого. Начатые исследования остались незавершенными и, сосредоточившись на других проблемах, я едва следил за последующими научными достижениями в этой области. Таким образом, моим возможным вчерашним слушателям и сегодняшним читателям не стоит надеяться на научную новизну, но они могут рассчитывать на то, что я постараюсь не злоупотреблять той широтой, которую предполагает данное моему сообщению заглавие.

Тем не менее я воспользовался этой возможностью, чтобы ознакомиться с публикациями последних лет, посвященными законотворчеству Альфонсо Х Мудрого, и обнаружил, не без определенного удовлетворения, что идеи, высказанные мной еще сорок лет назад, сохраняют свою актуальность и, став своего рода бесхозяйным имуществом, переходят от автора к автору [10] . В основе моей концепции лежала идея о тройной задаче, стоявшей перед Альфонсо Х в области законодательства и подразумевавшей обобщение и систематизацию определенной историографической традиции. И эту идею можно найти на первой странице веб-сайта, посвященного изданию Партид [11] .

Возможно, не будет лишено интереса упомянуть причины, побудившие меня сформулировать вышеприведенную триаду. Это потребует обращения к новой ситуации, сложившейся после оккупации полуострова мусульманами в первые годы VIII в., с одной стороны, и, с другой, к новым перспективам, появившимся в XIII в., когда Альфонсо Х разворачивает свою деятельность.

Период, начавшийся в VIII в., ознаменовался падением власти вестготских королей и постепенным ее замещением другими королевскими (или равнозначными королевским) правлениями на севере полуострова, со временем увеличившими свои территории и количество подданных. Теоретико-юридические аспекты этой ситуации отражены в моей работе «Муниципальное право, сеньориальное право, королевское право» [12] , заглавие которой отсылает к моей концепции, развивающей идею Альфонсо Х об исчезновении с приходом мусульман единой правовой системы вестготов и ее сложном восстановлении в последующие годы [13] . Одним словом, речь идет о кризисе власти и формировании новых правовых механизмов, строящихся сообразно сложившимся обстоятельствам. С подобными трудностями столкнулись Капетинги в процессе утверждения их власти [14] : таким образом складывается общество, так называемая res publica christiana, чьи истоки Исидор Севильский относит ко временам вестготского королевства; общество, в котором задачей короля после прихода мусульман было вершить правосудие светское, для чего необходимо было определить божественный порядок творения. Папе при этом отводилась подобная задача в области правосудия духовного [15] .