Ведь воспитание предполагает определенную степень насилия, а маленькому человеку одинаково больно от любых ограничений. И не важно, за что настигло наказание: за поедание козявок или попытку ткнуть вилкой в розетку. В итоге он неизбежно будет где-то и чем-то надломлен.

Что ж, неплохая новость для любящих мам и пап: все родители травмируют своих детей.

Получается, детство – не «барбишный» пластиковый мирок, который после использования можно выбросить и налегке впрыгнуть в настоящую жизнь. Детство – это уже жизнь. Наполненная людьми, событиями, впечатлениями. А их, как ни крути, невозможно вычеркнуть, вырезать, стереть.

Но как смириться с тем, что чье-то равнодушие, неосторожное слово, поступок и даже намеренно причиненное зло оставляют болезненный след и навсегда лишают надежды на счастливую жизнь в будущем?

Так уж вышло, что человек конструкция подвижная и гибкая, в ней многое налаживается автоматически или подлежит ремонту. Переломы срастаются, раны заживают, а выбитый зуб восстанавливается специальным человеком в белом халате. И детские травмы обязательно затянутся, когда ребенок станет взрослым.

Но дело в том, что взрослыми становятся не все.

И самая большая проблема заключается в том, что ребенок, живущий во взрослом теле, до поры до времени свою незрелость даже не осознает. А значит, он и сам не может себе помочь и от других не способен эту помощь принять. Недовыросший малыш, боясь разоблачения и наказания, прячется и изо всех сил притворяется большим и сильным. Ходит на работу, встречается с друзьями, создает семью, рожает детей. Воспитывает детей. Ломает детей.

Я и есть тот самый долгорастущий ребенок.

Нет, я никогда внешне не была похожа на малышку и не вела себя подобным образом. Никаких ободков с ушками и шапок с помпонами. Не выделялась из толпы полосатыми колготками и брелком с ушастым зайкой. Не смеялась громко в автобусе и не надувала пузыри из жевательной резинки. Я с детства выглядела по-взрослому скучно. Скучная юбка. Скучное лицо. Скучная жизнь.

Ближе к полуночи внутри работающей многодетной матери происходит тотальный рассинхрон. Руки автоматически делают необходимые дела, а в голове тихо булькает компот из обрывков мыслей.

Какой идиот придумал шестидневную рабочую неделю? У младшей глаза сегодня блестели, неужели заболела? Заразит сестренок. Нет! Только не перед Новым годом! И спектакль не готов. Интересно, чем я думала, когда затевала театральный кружок по воскресеньям? О, точно, надо музыку к спектаклю подобрать: там-тадам, ту-ру-ру…

Шить ночью – это почти то же самое, что вести машину по ночной трассе. Равномерный шум мотора успокаивает, убаюкивает. Там-тадам, ту-ру-ру, на заднем плане натыкаем деревьев… а сзади сугробы… и обязательно фонарики… красный, желтый, зеленый… пляшут мишки, пляшут зайки… Стоп! Какие зайки?

Съехала строчка! Теперь распарывать и перешивать. Сейчас… Или завтра… Засыпаю.

Он зашел молча, не раздеваясь лег на другую сторону дивана.

– Саш, ты чего? Иди сюда, ложись рядом.

– Я больше не буду с тобой спать. У меня есть другая женщина. Давай разведемся.

В ужасе вскакиваю. Фуух! Это просто сон. Приснится же такое!

Хлопнула входная дверь: Саша вернулся со смены. Сейчас поднимется, обнимет, холодной рукой попытается забраться под пижаму. Я буду шепотом возмущаться, а он тихо смеяться и целовать меня в ушко, шею, плечо…

Почему его нет так долго? Спускаюсь.

– Привет, ты чего не спишь?

– Мне кошмар приснился.

– Какой?

– Что у тебя другая женщина.

Он смотрит на меня и молчит. Молчит! Почему он молчит?

– Это правда? – я плачу. А он молчит.

Мы ложимся в постель. Молчит. Не обнимает, не целует в ушко, шейку, плечо… Отворачивается и засыпает.

Только тогда до меня доходит, что между нами не то что секса, но и общения давно нет, если не считать общением совместную закупку продуктов и генеральную уборку. Но в мясорубке шестидневной рабочей недели, многодетного материнства и попыток наладить быт, я этого просто не заметила.

Мне почти сорок, и с этого момента начинается мое взросление.