Между тем и отечественной литературе на обеде было уделено немалое внимание. Это сказалось уже в формулировке первого тоста – в честь государя, «который, облагодетельствовав Карамзина, почтив вниманием своим Крылова, Жуковского, ободрил, почтил и оживил русскую словесность» 430 . Провозглашались, видимо, и тосты за отдельных литераторов, из которых Ансело запомнился один – за здоровье отсутствующего Жуковского (он тогда путешествовал по Европе).

Обед в честь Ансело пришелся на время, насыщенное драматическими событиями. Выразительную зарисовку тогдашних настроений несколько позже сделал Булгарин:

В столь нервной атмосфере милости, оказанные некоторым писателям, включая Крылова, интерпретировались как знак того, что монарший гнев, поразив виновных, минует сообщество в целом.

Возрождение литературной жизни в Петербурге началось только во второй половине 1827 года. Поскольку «привилегированные», то есть официально этаблированные, литературные общества прекратили свое существование, это могло происходить лишь в приватном пространстве. Наблюдавший за процессом Булгарин сообщал в III отделение, что 28 августа, когда издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин решился устроить большой обед по случаю приезда в Петербург звезды московской журналистики Н. А. Полевого, «давно не бывшие вместе литераторы сошлись как давнишние знакомые, но с некоторою недоверчивостию и боязнию». Это, однако, не помешало им строить планы регулярных собраний в частных гостиных – так велика была потребность в общении 432 . И уже следующий большой литературный обед оказался отмечен более оптимистичным умонастроением.

6 декабря того же года Греч собрал у себя гостей по случаю выхода из печати его фундаментальных трудов – «Практической русской грамматики» и первого тома «Пространной русской грамматики». Как подчеркивал сам автор,

«Грамматика» Греча пришла на смену «Российской грамматике» Ломоносова, не соответствовавшей требованиям лингвистики XIX века и не отражавшей современное состояние языка. Теперь русский язык как предмет научного изучения был поставлен наравне с основными европейскими языками. «По моему мнению, труд его [Греча] подлежит суду не какого-нибудь ученого Ареопага, но всего Русского народа», – с энтузиазмом писал Булгарин 434 .

Разделить радость по поводу нового отечественного достижения собралось 62 человека: «все литераторы, поэты, ученые и отличные любители словесности» 435 – как бы расширенная версия обеда в честь Ансело. Куплетами и тостами приветствовали не только виновника торжества, но и важный шаг к утверждению достоинства национальной культуры, сделанный всей корпорацией. Так день рождения «Грамматики» Греча превратился в первый литературный праздник в России 436 .

По мере того как в европейском контексте русская литература переставала считать себя «младшей сестрой», литераторы все отчетливее сознавали свое цеховое единство и миссию. Пройдет четыре года, и еще один праздник продемонстрирует, как стремительно развивается самосознание «словесников».

Речь идет о большом обеде, устроенном издателем А. Ф. Смирдиным 19 февраля 1832 года в связи с переездом его книжной лавки и библиотеки в новое роскошное помещение на Невском проспекте, в доме лютеранской церкви св. Петра. Там, в будущем читальном зале, собрались писатели, журналисты, художники-иллюстраторы и цензоры – всего более пятидесяти человек. Почетное место за столом было отведено Крылову как признанному дуайену литературного цеха.

Новоселье Смирдина, в отличие от предыдущих подобных обедов, было описано в столичных газетах как общественно значимое событие. Анонимный автор «Русского инвалида» назвал его «небывалым на Руси пиршеством» 437 . «Единственное и первое в России празднество»; «веселость, откровенность, остроумие и какое-то безусловное братство одушевляли сие торжество», – вторил Греч, сам принимавший в организации деятельное участие 438 .

По значению этот праздник вышел далеко за пределы своей ближайшей цели – продвижения коммерческого предприятия Смирдина. По сути, сообщество литераторов чествовало самое себя и отечественную литературу. Об этом говорит порядок здравиц. Уже в первом тосте, традиционно поднятом за государя, подчеркивалось, что он, даровав России новый цензурный устав, стал «воскресителем русской словесности» 439 . Далее шел тост «за здоровье почтенного хозяина»; затем пили персонально за наиболее выдающихся писателей-современников, включая отсутствующих, по старшинству, в том числе за И. И. Дмитриева и Крылова. Тот, со своей стороны, предложил «почтить память отшедших к покою писателей», в основном живших в XVIII веке, начиная с Кантемира, а также выпить за «здравие московских литераторов». Последние бокалы были подняты «за здравие всех нынешних писателей <…> читателей и покупателей» 440 .

Ил. 18. Брюллов А. П. Обед в лавке Смирдина. Подготовительный рисунок. 1832. Фрагмент. На переднем плане за столом Крылов, напротив него Греч (в очках).

Ил. 19. Крылов и Греч (с бокалом), в глубине слева направо: Смирдин, Хвостов и Пушкин. Фрагмент оригинального рисунка А. П. Брюллова для виньетки к первой части альманаха «Новоселье». 1833.

Так очерчивалось единое пространство российской словесности, в которое включались и давно почившие предшественники, и все ныне живущие писатели, и монарх как покровитель литературы, и рядовые ее потребители. Неслучайна «гордость при виде русских книг, до 16 000 творений заключающих» 441 , которую, по словам «Русского инвалида», испытывали гости в помещении библиотеки Смирдина.