Denise Mina

Conviction

Copyright © Denise Mina, 2019

Просто говори всю правду. Так учила я своих детей. Какая же глупость – учить таким вещам детишек. Смысл говорить всю правду без веской причины. Я перестала этим заниматься, и, должна сказать, ощущения потрясающие. Лучший выбор за всю мою жизнь. Обманывай, снова и снова, придумай себе новое имя и прошлое, что тебе нравится, а что нет – просто сочини все от начала до конца. Так намного проще. Но вот я снова, против собственной воли, рассказываю правду. И на то есть веская причина.

Я была еще совсем девчонкой, когда впервые загубила свою жизнь, сказав правду. Тогда буквально на днях умерла мама. А в саду у нас собирались мужчины и выкрикивали оскорбления в сторону дома – все потому, что я сказала правду. Все стали рассуждать о том, что не так со мной и мне подобными. Кое-кто настолько обозлился, что пригвоздил к моей входной двери кошку.

А какой-то мужчина за это вломился в мой дом и попытался убить меня.

Так что я прикусила язык и сбежала. Я поменяла имя, стала скрытной и настороженной. Я запечатала ту часть своей жизни и больше никогда о ней не говорила вслух. Когда в разговоре всплывало что-то даже отдаленно касающееся того случая – пожары, Гретхен Тайглер, футбол, – я либо выходила в уборную, либо меняла тему. Я не воспринимала это как ложь – просто я была уже не Софи Букаран. Я была Анной Макдональд, и те события меня никак не касались. Я чувствовала себя в безопасности.

Когда кругом все голосят, а ты измотана и ужасно напугана и весь мир тебя ненавидит, то просто прикусить язык – уже роскошь.

Но вот я снова заговорила. Целую книгу написала об этом для вас. Безо всякого героизма. Я не какой-нибудь отважный разоблачитель, который и не против, что его будут по гроб жизни преследовать, если в глубине души он знает, что постоял за правду. Правду я рассказываю совсем по другим причинам. Не таким похвальным, но, возможно, более понятным. И в этом вся правда.

Тот день, когда моя жизнь разбилась вдребезги, начинался неплохо.

Случилось это ранним ноябрьским утром, и проснулась я без будильника. Я была довольна собой. Пошла на уступки, и все ради семейной терапии: я Хэмиша не бужу в шесть утра по будильнику, а он не рубится весь вечер в «Кэнди краш» на телефоне, не обращая внимания на детей.

Я уже заранее предвкушала этот день. Меня ждал скачанный на телефон «тру-крайм»-подкаст, и я слышала о нем хорошие отзывы. Я собиралась послушать первую серию, попробовать эту историю на вкус, пока собираю всех в школу, а потом упиваться ею за муторной домашней тягомотиной. Хороший подкаст всему как будто придает многослойную текстуру достославных миров. Я противостояла ассирийскому вторжению, забирая вещи из химчистки. Наблюдала, как торжествовало правосудие над коварным убийцей, покупая нижнее белье.

Я смаковала предвкушение, лежа в постели, глядя на плывущий рябью по потолку уличный свет, слушала, как включается отопление и почтенная хранительница дома постанывает и поскрипывает костьми. Я встала, натянула свитер, влезла в шлепки и выползла из спальни.

Я обожала вставать раньше всех, пока в доме тихо и я могу в этом застывшем мире в одиночестве почитать или послушать подкаст. Я знала, что все тут. Я знала, что все в безопасности. Можно расслабиться.

А Хэмиш возмущался. Говорил, что это как-то жутковато. Зачем я ныкаюсь по дому в одиночестве? Зачем вообще я столько времени провожу в одиночестве? Проблемы с доверием, заключил семейный психолог.

Я попыталась Хэмиша утешить, мол, Ну я же не убийство твое замышляю. Только прозвучало это, видимо, не слишком утешающе. На самом деле, Анна, это даже враждебно по отношению к Хэмишу, если взглянуть на это с его точки зрения. Да неужели? (Это я уже враждебным тоном сказала.) Враждебно, значит? Мы еще немного обсудили этот момент. Дурацкая система. Нам обоим было грустно, и настроены мы были враждебно. Наши отношения переживали предсмертные муки.

Я на цыпочках прокралась по коридору, огибая самые скрипучие половицы, чтобы заглянуть к девочкам. Обе спали, каждая в своей постели, а на стульях у кроватей была разложена школьная форма, носки вложены в туфли, и галстуки уже под воротничками. Надо было мне подольше там побыть. Больше я их не увижу такими невинными.

Я пошла по коридору обратно. Дубовые перила, выпиленные ровно под мою ладонь, мягкой спиралью тянулись от верхнего этажа к нижнему, повторяя лестничный изгиб, как огромный марципаново-желтый змей. Они вели в просторную прихожую, где входную дверь обрамляли мраморные колонны, а пол был выложен мозаикой с фамильным гербом Хэмиша. Дом купил еще прапрадед Хэмиша в 1869 году. Купил совсем новехоньким у Грека Томпсона [1] .

Хэмиш ужасно гордился своим происхождением. О моем же он не знал ничего. Не могу этого не подчеркнуть. И говорю я об этом не только затем, чтобы его оградить, раз уж теперь все вышло наружу. Он был старшим барристером и надеялся получить назначение на судейскую скамью, подобно своим предкам. Он бы не стал всем этим рисковать только ради меня.

Когда мы встретились, я была Анной, новенькой временной секретаршей из какой-то там Глуши-под-Абердином. Выбирая Хэмиша, я действовала крайне обдуманно. И я его любила, надо сказать, даже сейчас люблю – временами. Но я нарочно выбрала мужчину постарше, обеспеченного и респектабельного. Человека, любящего поразглагольствовать, сыплющего фактами и мнениями. Он оказался идеальным прикрытием.

Хэмиш родился в этом самом доме и ни разу никуда не переезжал. Его семья всегда так или иначе служила системе правосудия Шотландии, вот уже двести лет. Он не любил выезжать за границу. Писателей читал только шотландских. Мне это казалось таким странным. Пожалуй, даже несколько экзотичным.