Миролюб тоже усмехнулся в мои волосы:

– Ну и славно. Значит, и не будет ничего.

И сказано это было так, будто он забил гвоздь в крышку гроба. Я едва удержалась от того, чтобы не поежиться.

– Конечно не будет, – пробормотала я, спрятав лицо на его груди, в то время как все во мне выло от этих слов: «Как же так?! Не будет? А зачем тогда это все? Весь этот мир – зачем?»

Мне стало страшно от подобных мыслей, поэтому я просто зажмурилась и обняла Миролюба.

Позже, уже в покоях, я вспомнила разговор про Будимира. Попробовала вызвать в памяти какие-то факты о княжеском военачальнике, но это оказалось бесполезным занятием: было непонятно, что из этого я узнала здесь, а что принесла в своем подсознании. Со мной о Будимире не говорили. До сегодняшнего дня случившееся с ним упоминали при мне лишь однажды: во время пира с князем в Свири. И вот теперь выходит, что этот человек, родившийся неизвестно где, знал песню кварских мореходов и говорил, что эта мелодия о его доме. Что, если Альгидрас прав? Вдруг Будимир на одной стороне с кварами? Умер ли он?

Я опустилась на сундук и сжала голову руками. Когда же начнут появляться ответы?! Хватит уже загадок! Где-то на краю сознания мелькнуло: есть такая правда, которой лучше не знать. Вот только мое время в этом мире было ограничено. Сколько мне осталось? Неделя, месяц? Мысли сами собой вернулись к Миролюбу. Может, мне и не придется обижать его отказом? Может, я просто исчезну отсюда до рокового объяснения?

К вечеру дождь прекратился, и я выбралась на крыльцо, выходившее в палисадник. В покоях было душно из-за протопленной печи и прикрытых ставней, поэтому теперь я с жадностью вдыхала прохладный влажный воздух, кутаясь в плащ и думая о том, что за весь день так больше и не увиделась с Добронегой. Я пыталась успокоить себя тем, что, вероятно, она провела это время с пострадавшим мальчиком, но в глубине души понимала, что это не так: мать Радима меня избегала.

Неожиданно за моим плечом раздался голос князя:

– Не застынешь?

Я вздрогнула и, оглянувшись, подумала, нужно ли здороваться. Любим понял мою заминку по-своему и повторил:

– Не застыла бы.

– Я… тепло оделась, – указала я на плащ и поняла, что в протопленной комнате всяко будет лучше.

Любим рассматривал меня, хмурясь так, словно собирался спросить о чем-то неприятном. Решив не дожидаться его вопросов, я выдавила из себя улыбку и попыталась проскользнуть в дом.

– Погоди, – голос князя заставил меня замереть.

Я боялась князя, и ничто не могло этого изменить: ни благосклонность Миролюба, ни положение его невесты. Я прямо кожей чувствовала антипатию Любима. Словно он был бы счастлив, если бы я исчезла из его дома, из княжества – вообще исчезла. Он, должно быть, радовался, когда Всемила пропала. Зачем же тогда сговорил сына на этот брак?

– С Миролюбом поладили? – нейтральным тоном спросил князь, цепко глядя мне в глаза.

Сглотнув, я кивнула.

– Стало быть, скоро праздновать нам? – тон его был вопросительным, будто от меня тут что-то зависело.

Я снова кивнула, потому что понятия не имела, что еще сделать. Ну не говорить же правду.

– Что-то ты молчишь точно рыба. Раньше бойчее была, – произнес Любим и собирался что-то добавить, но тут из дома вышел Альгидрас, и мы с князем воззрились на него с одинаковым изумлением.

– Ты что здесь делал? – холодно спросил Любим, преградив хванцу дорогу.

– Я… ребенка вернул, – негромко ответил тот, и в его взгляде появился совершенно неуместный сейчас вызов.

– То утром было.

Альгидрас ничего не сказал, и я перестала дышать в ожидании княжьего гнева. Однако за спиной Альгидраса вдруг появился Миролюб. И когда эти двое стали неразлучны?

– Его я пригласил, отец. Прости, что без дозволения. Он в моих покоях был. Мальчонку смотрел.

Любим нахмурился, однако спросил:

– Как там?

– Жар. Спит.

Князь покачал головой и указал было взглядом на меня, а потом махнул рукой:

– Как знаешь.

С этими словами он направился в дом и, проходя мимо, постарался даже краем рубахи не задеть прижавшегося к перилам Альгидраса.