Молодой мужчина, который связался со мной, Ярослав, ставший для меня впоследствии лучшим другом, сообщил, что у него всё хорошо, и что он ни о чём не жалеет. Он хотел сказать своим родителям, чтоб они тоже не жалели о его смерти, ибо она была не напрасна. Хотя, эти слова вряд ли б утешили их, потому как нет утраты тяжелее, чем потерять своего ребёнка.

Соприкоснувшись с его сознанием, я не ощутила никакой тяжести, горечи, боли, которые сопровождали большинство потусторонних контактов. И я была рада за него, что он мог преодолеть весь негатив, неизбежно сопровождающий Переход, и воскреснуть для новой жизни с новыми силами.

К тому времени сеансы связи стали для меня привычными, и я не переживала так сильно о его судьбе, тем более, он сказал, что у него всё хорошо. Не осталось у меня привычного осадка горечи от внезапно и трагически оборвавшейся чужой жизни. А только свет, свет, свет… Мне казалось, всё его лицо светилось на портрете, а особенно выразительными были глаза, будто смотрящие в самую душу. Жаль, никто этого не замечал. Люди спешили на работу и по своим делам, и даже не обращали внимания друг на друга, куда уж на героев войны на билбордах. И никто даже не догадывался о том, что все они живы, живее всех живых, и вынуждены лицезреть этот позорный образ жизни своих бывших современников из другого мира.

Я не осуждала людей, ведь у большинства из них не было способности считывать информацию, поступающую от мёртвых, но чисто с моральной точки зрения им бы не помешало хотя бы разок поднять голову, оторвать взгляд от своих мелочных бытовых проблем, чтобы хотя бы знать своих героев в лицо.

В последующие разы по дороге на работу я старалась всё же как можно реже смотреть на портрет героя, потому как на глаза мне сразу же начинали наворачиваться слёзы. Таким было свойство некроэнергии, сопровождавшей каждый потусторонний контакт, что, вне зависимости от эмоционального состояния мёртвого, она всё равно неизбежно начинала доставлять боль живому, а каналы связи я, со своими способностями, устанавливала моментально.

При общении Слава был весел, оптимистичен и энергичен. Я лишь порадовалась за него, что и в мире Посмертия он нашёл своё место. А среди живых остался навечно в памяти героем. Он прожил достойную жизнь, хоть и короткую. Единственное, о чём можно было жалеть, так это о том, что он не оставил после себя наследников. Так уж получилось. И это печально. Потому как такое случается сплошь и рядом. Благородные, достойные мужчины, пожертвовавшие собой, редко продолжают себя. Они верны долгу, Родине, и всё, что касается личного счастья для них второстепенно, оттого и гены геройства, если таковые существуют, не передаются далее. Зато всякий биомусор, вроде алкоголиков, наркоманов, проституток и бездельников плодится, как мухи, засоряя общество и направляя его на путь деградации. А вдруг что случится, спасать потом весь этот хлам в большинстве приходится таким, как мой друг.

Возможно, я рассуждала до жути цинично и высокомерно, вообще, как фашистка. Я не была Господом Богом, не мне было судить, кому жить, а кому умереть, но вопиющая несправедливость, коснувшаяся моего друга, просто бесила меня. Почему он не выжил? Почему такие, как вышеперечисленные неугодные обществу элементы, продолжат себя, а его род вынужден будет прерваться?

Слава говорил, что он всегда был сосредоточен лишь на службе и отодвигал личную жизнь на последний план. С самого детства он грезил о карьере военного, и уже тогда был полон решимости следовать долгу солдата до конца. Уже в таком юном возрасте он понимал, по крайней мере, рассматривал такую возможность, что когда-нибудь ему придётся пожертвовать собой, поэтому он сделал это без малейших колебаний.

Он был сыном пограничника. Родился на Дальнем Востоке. С детства его окружали военные, да и он сам, с пятого класса уже надев погоны кадета, вряд ли смог бы свернуть с этого Пути. Он стал его призванием. Я была глубоко благодарна родителям Ярослава, которые воспитали его настоящим Воином, настоящим Мужчиной, верным своему долгу. Я гордилась им, как собственным братом, сыном, другом. И вместе с тем сердце моё охватывала горечь при мысли о том, что прожил он так мало.

Мой друг показывал мне воспоминания со службы и с учёбы. И я видела перед собой улыбчивого пацана в форме кадета, взрослого ребёнка, который уже тогда понимал, на какой путь ступил.

Слава начал своё образование в морском военном корпусе, а после поступил в гвардейское высшее воздушно-десантное командное училище на отделение подготовки офицеров морской пехоты. После выпуска его отправили служить на Северный флот. Служба ему нравилась. Он показывал мне много картин из своих воспоминаний. Рассказывал забавные случаи, произошедшие с ним при жизни, старался меня развеселить. Но моё сердце всякий раз обливалось кровью, когда я смотрела на друга. От жгучей несправедливости, творившейся в мире, всё вскипало внутри меня. Это рвало мне душу в клочья. Потом она немного успокоилась, исцелилась, но боль оставила уродливые шрамы, которые я не показывала никому, только сублимировала их в виде написанных книг.

Когда вспыхнула Третья Мировая Война, Слава не остался в стороне. Хотя к тому времени он уволился в запас. О причинах он сказал коротко: ему надоело терпеть самодурство начальства, которого вдоволь хватало на флоте. Да и к тому же он чувствовал сильнейшее эмоциональное и психологическое выгорание, устав бороться с тупостью некоторых вышестоящих сослуживцев.

Я таким его себе и представляла: парнем с несгибаемой волей и твёрдым характером, который не привык ни под кого прогибаться и плясать под чужую дудку. Тогда ему просто нужно было сделать перерыв, отвлечься на другую деятельность, чтобы через время вернуться в строй с новыми силами.