Шрифт:
Они неслись по узким улочкам, о которых Ник даже не подозревал, еле успевая притормаживать «за секунду до». Водитель громко ругался на всех подряд, словно все дороги принадлежали ему, а те, кто мешал ему передвигаться были, по его мнению, или досадным недоразумением или детьми малыми или умственно отсталыми. Или всё вместе.
– Эй! Ты пасатри! Пасатри! Ну кто так паваротнык вклучает! Ну кто? Он бы его у сэбя дома еще вклучил, а! Эй! Куда прешь, тут знак, а! Гиде права купил, отвези абратна! Жэнчина! Да, вы! Вон в тот красный джип киньте палкой! Это очень плохой чиловек! Он права купил!
А затем он и вовсе учудил неожиданное. Резко затормозив перед нерегулируемым пешеходным переходом, около которого с ноги на ногу боязливо переступала маленькая, горбатая старушка с палкой, он выскочил из машины и перешел с ней на другую сторону, так же отчаянно ругаясь на всех, кто не соизволил заранее затормозить.
– Эй! Ну ты пасатри, это кто, это люди? Нэт, брат! Это бараны! – прокомментировал он ситуацию по возвращению и снова газанул, резко вывернув руль влево. Попетляв несколько минут по узким проулкам, такси вдруг остановилось в совершенно незнакомом месте.
– Фсе! – гордо выдал водитель и снова прищурился. – Дэньги давай.
– Где это мы? – Ник недоверчиво покосился в окно. Незнакомое здание серого цвета тонуло в неухоженном кустарнике. Рядом три зеленых мусорных бака, которые оккупировала стая жуликоватых ворон. – На маяк не похоже!
– Эй ну ви пасарите на ниво! Вот молодец, вот голова! Вот ти тут сколька живеш, парэнь?
– С рождения. – пожал плечами Ник.
– Ай, ну как жэ так, а! С рождэния живеш и не знаеш свой город! Вот я диве недели тут живу, так я тут фсе знаю! Сейчас выйдешь, заверни за угол, там забор перилэзешь и вот тебе маяк! А так к ниму сейчас не подъехат, ремонт.
Ник отсчитал несколько купюр, подхватил рюкзак и растерянно озираясь по сторонам, шагнул на разгоряченный от солнечных лучей асфальт.
– Эй, парэнь! – услышал он, огибая серый обшарпанный угол здания. – Холодилник сибэ купи и ивонной двэрью так хлопай! И карту купи. Город свой знат нада! Страна свой лубит нада!
Интересно, почему таксисты всегда такие умные? Хотя, ясно почему. Профессия требует многогранности сознания и нетривиального мышления. Пассажиры все разные, со всеми надо уметь найти общий язык. Это вам не философ какой-нибудь, тут соображать надо.
Но больше всего его интересовало сейчас не это, а что он будет делать, если водитель его завез не туда. Хотя, в глубине души он почему-то верил этому чудаку. Завернув за угол, слева он заметил край красно-белой башни маяка, а прямо перед собой обнаружил неухоженный участок с невысоким ржавым металлическим забором, перемахнуть который не составило особого труда.
В уютном белом, с красными вставками, старинном двухэтажном домике под номером 22, над входом в который красовалась новенькая блестящая вывеска «Шахматная школа “Ладья”», наверняка, как всегда, пахло цикорием и свежими булочками с корицей, с которыми гардеробщица тётя Надя разложилась прямо на широком подоконнике. Но сегодня она и без цикория, и без булочек нервно перебирала в окошке гардероба какие-то тряпки. Рядом с ней восседал бессменный сторож «Ладьи». Исписанный шрамами в уличных боях, с прищуренным, почти вытекшим, левым глазом, одноухий полосатый кот Васька.
– Эй, куда это вы, молодой человек! Ноги-то Пушкин будет вытирать? Или кто у вас там…рыбья такая фамилия? – окрикнула гардеробщица Ника, звякнув длинными блестящими сережками, но он пронёсся мимо неё, словно метеор, замедлив по привычке шаг лишь у тренерской. Дёрнул за ручку. Заперто. Странно, обычно Пётр Петрович её не запирал.
Прятаться здесь не от кого, все свои.
Ник выглянул в приоткрытое окно, выходившее во двор школы. Никого. И уже с лестницы торопливо крикнув «Здрасте, тёть Надь!», перепрыгивая через две ступеньки влетел на второй этаж и остановился, чтобы откашляться. В холле было неожиданно тихо, двери в оба класса были плотно закрыты, и даже из кабинета директора не раздавалось ни звука.
Он решительным шагом пересёк холл и распахнул дверь класса под номером один.
Вместо оживлённого постукивания шахматных фигурок о деревянные доски, в классе царила тишина.
Почти успел. Почти вовремя.
Да кто же мог ее взять?
– Ой, вы посмотрите, кто явился! И совершенно случайно, опять опоздал! – заявила Алиска и тряхнула шелковыми белоснежными кудрями. Колкое змечание не прозвучало вызывающе или нагло. А так, что ее хотелось слушать. И не потому, что обладала сказочной красотой. Ведь красивые люди (как и некрасивые) не видят себя со стороны. Так бывает с теми девочками, которых очень любили в детстве. – Если ты у нас тут весь такой отличник, это не значит, что можно приходить, когда левая нога захотела! Правила – для всех!
Ник из-под чёлки бросил быстрый взгляд на седого мужчину, сидящего у окна: «Ну вот, сейчас от занятия отстранят, как и было обещано в случае еще одного опоздания». Но тренер Пётр Петрович, гроссмейстер и по совместительству Алискин дед, даже бровью в его сторону не повел. Он крутил в руках красный карандаш и хмуро глядел перед собой. Столы стояли пустые, ни одной шахматной доски.
– А почему никто не играет? – выдохнул Ник и наконец-то бухнул рюкзак на стул, а сам рухнул рядом. Похоже, он переборщил с пробежкой по лестнице. Глаза слезились, в носу щипало и щёлкало, как будто там отбивали чечетку сверчки.