– Это финал слияния. Мне тоже претит. Виртуальная сторона – одна страница на двоих, – кивает он. – А ты живешь одна?

– Аааах. Как красиво! – восклицаю я, не отвечая и на миг отвлекаясь от мрачных мыслей. Я смотрю на костюмы в витрине. У пиджака очень широкие лацканы. Здесь выставлены вещи середины XX века.

– Вот! Я это очень люблю, – я ускоряю шаг, отрываясь от маньяка и почти бегом подхожу к витринам с одеждой. – Мода 40-х. Как в моем любимом фильме «Китайский квартал». Там все такое красивое, такое прекрасное, такое стильное, – перечисляю я, любуясь на одежду.

– Эээ. Я обожаю «Китайский квартал», – говорит он задыхаясь.

Я чувствую, что ему не хватает слов, чтобы выразить отношение к этому шедевру, к его пересохшей реке в желтой пустыне, к механизму сюжета, идущего точным ходом карманных часов, раздавленных автомобилем близ калифорнийского пляжа, где шумит море, в котором так много зеленой воды, но нет ни капли для душистых апельсиновых садов в долине.

– Потрясающий неонуар, – только и говорит он, – абсолютно блестящие диалоги, костюмы, сюжетные ходы, образующие тончайшую и изящную конструкцию. Сейчас так не снимают.

– Точно, – отмахиваюсь я, поглощенная разглядыванием бриллиантового колье. Я встретила первого человека в моей жизни, смотревшего редкий фильм, который мне очень нравится – ну и что? Ему явно больше 15-ти и в нашем возрасте не очень умно кичиться тем, что создано другими людьми, но выражает твою индивидуальность.

Мы возвращаемся в XIX век.

– У Ренуара ручки коротенькие обычно, – говорит он, тыкая пальцем в одну из картин.

– На картинах? – сощурившись, я приглядываюсь. Пытаясь рассчитать длину рук, я поднимаю руку и кручу ее перед собой как Терминатрикс Т-Х, когда у нее сломалось основное оружие и она переключилась на огнемет вместо плазменной пушки.

– Ну да. Эээмм… Видишь? Посмотри на локоть. Слишком короткая ручка у мужика. Да и у девушки тоже, – он показывает на ростовые портреты мужчины и женщины, стоящих на лестнице, – а теперь, – он хватает меня за руку, я искоса смотрю за этим, но решаю не сопротивляться, и он опускает мою руку вдоль моего тела.

– А теперь, хммм, – продолжает он, держа мою руку, – вытяни свою руку по швам, насколько далеко она тянется. Если ты, – он медленно поднимает мою руку и указывает ею на картину. – Опустишь мысленно руку этого мужчины на лестнице, то она дойдет ему максимум до линии пояса, – он отпускает мою руку и я вижу, как мимо проходит держащаяся за руки симпатичная пара.

– Может быть ты и прав, – говорю я, смотря им вслед.

Зал Матисса.

– Здесь точно нужно селфи. На фоне «Музыки», – говорю я.

– Давай вместе сфоткаемся, – нагло предлагает он.

– Ну ладно, – соглашаюсь я с неохотой.

Он приобнимает меня за талию, щупая своей ладонью мой упругий живот и просит одного из проходящих мимо китайцев сфотографировать меня с ним, показывая ему жест как будто нажимает на кнопку большим пальцем. Он понимает и делает несколько фото. Потом он отлипает от меня и фотографирует одну.

Пройдя импрессионистов, спускаемся на первый этаж. Мы снова на огромной лестнице перед цифрами «MMXI». До меня доходит, что это дата. Видимо, 2011 год? Садимся на лестницу.

– Я голоден. Хочу есть. А ты как? – наконец-то что-то дельное.

– Знаешь, я тоже нагуляла аппетит. С музеями всегда так, – говорю я, оживляясь. Мимо спускается группа китайских туристов. У каждого – палка для селфи.

Он тянет слова. Мой рот заполняется слюной от легкого голода.

– За-а-а-амечате-е-е-ельно. Эээ. Мы можем сходить. Ммм… В кафе или ресторан, – мычит он, и внезапно резко меняет тон: – Любишь китайскую кухню? Один из моих любимых ресторанов как раз тут относительно недалеко. «Нихао» на Невском.

– Нуу… Так. Средне, – я прилежно обдумываю этот вариант и отметаю его.

– Но там не суши. А именно китайские блюда. Утка по сычуаньски, свинина хуншао, все блюда очень острые, – он пытается меня убедить, но потом обрывает себя и предлагает: – Давай отправимся на Рубинштейна. По дороге придумаем или выберем там место. Сейчас еще не поздно и столиков будет полно, я уверен, – решительно говорит он.

– Отлично, – я встаю и потягиваюсь. Пора в гардероб.

Снегопад не прекращается. Темнеет.

– Действительно, снегопад не прекращается, – глядя из арки на заснеженную площадь, говорю я.

– Мы можем прогуляться. Здесь недале… – моя правая бровь возмущенно приподнимается и он меняет фразу. – А впрочем, в такую погоду лучше проехаться на такси.

– Да, вызови машину, пожалуйста, – в моем голосе звучит сталь.

Пешком? В такую погоду? Может еще 50 на 50?! Сегодня я точно не готова к этому. Сегодня – все только по правилам. В рамках закона. Сегодня я не феминистка. Сегодня я не радикальная ультрафеминистка. Сегодня у меня в повестке дня – традиционные патриархальные ценности. Сегодня я – женщина. Женщина викторианской эпохи.