И тогда Кассия взмолилась Великому Ара-мо и попросила защитить ее честь. И Ара-мо не нашел ничего лучше, как превратить ее в хрустальную статую, к которой нельзя даже прикасаться.

Ее похититель ужаснулся содеянному и глубоко раскаялся. Он отказался от права на престол, передав его младшему брату, а сам пожертвовал все свои средства на строительство и поддержание монастырей. Эти монастыри стали носить имя Хрустальной Кассии и давали приют девочкам и девушкам, оставшихся без попечения и защиты. Им давали еду, обучали грамоте, шитью, вязанию и прочим полезным навыкам. Так же при монастырях были открыты школы для девочек из богатых семей – им преподавали арифметику, историю, литературу, основы искусств, учили хорошим манерам. Ну дальше ты знаешь.

Красивая легенда. Хотя после того, что может сотворить Властитель снов, я уже ничему не должна удивляться. Так что, возможно, это и не легенда вовсе.

– А где теперь Хрустальная Кассия? – я снова превратилась в почемучку.

– В главном храме столицы в специальной комнате, защищенная сильнейшими магическими заклинаниями. Чтобы никто не смог больше навредить ей. Ведь и сейчас находятся безумцы, которые влюбляются в статую, потому что не находят в реальной жизни таких же чистых и решительных дев. Они просиживают сутками на пороге храма, чтоб только взглянуть на нее и снова занимают очередь.

– Ёжиков хвост! Да их же лечить надо! – выдохнула я, чувствуя, что надо делать ноги отсюда. Кажется, чудесатости, с которыми столкнулась Алиса, сунувшись в кроличью нору, это страшилки для дошкольников. А где та, кроличья нора, в которую провалилась я? Выпустите меня обратно! Пожалуйста! Или разбудите!

Я не смогу жить в заточении! Я хочу как-то влиять на свою жизнь! Помогать кому-то! Быть полезной! Агнес тут хоть малышей обучала. А я понятия не имею, что в моей голове есть.

Мы проговорили до глубокой ночи, пока Агнес не провалилась в сон. А я нет. Очевидно, мы не только разделили кровать. Но и сон оказался один на двоих. И достался он не мне.

Я пересчитала баранов, затем в обратной последовательности числа от тысячи к единице. Но все без толку. От нечего делать я начала крутить свое колечко, поглаживать его, раз уж другого собеседника не было.

И вдруг яркой вспышкой ворвался в мой мозг кусок прошлого….

Первое слово, бегущей огненной строкой пронесшееся в голове – «Невезучая». Так я себя хотела назвать каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, как меня зовут. Мое имя – плод фанатичной маминой любви… к Владимиру Кузьмину. Кто б мог подумать, чтоб строгая, буквально застегнутая на все пуговицы дама, в очках и с гулькой на голове, делопроизводитель в городской больнице, может, как девчонка, быть влюблена в певца и музыканта. Ее мама и, соответственно, моя бабушка ей внушила, что замуж с ее замкнутостью и откровенно не выдающейся внешностью никто не возьмет. Вот она и перенесла желание любить на харизматичного и недоступного мужчину, олицетворявшем для нее образ романтического героя. Это там, где есть любовь, но они не могут быть вместе.

Она бы так и состарилась с клеймом старой девы, если бы случайно не оказалась в Москве на курсах повышения. Вторая случайность – она встретила моего папеньку. Чистокровного англичанина, приехавшего по коммерческим делам.

Он бы на маму и не обратил внимания, но она так пялилась на него, что у иностранного гостя столицы не было шансов избежать знакомства. Бедный Патрик решил, что дело в его неотразимом обаянии и шикарной улыбке, но нет. Он просто был похож на Кузьмина. Отдаленно. Главное – у него были почти такие же, как у кумира, пепельные кудри.

Мама знала английский на уровне пятерки по английскому в школе, а Патрику нравилось все в России. И отсутствие медведей с балалайками на улицах, и женщин в ушанках и телогрейках, и наличие нежных и скромных дев, способных смотреть восхищенными глазами.

Курсы закончились. И на память о них осталась я. Нежеланное последствие, за которое бабушка очень сильно гневалась, грозя выгнать маму из дому с приплодом.

И чтобы как-то примириться с моим существованием, мама назвала меня Симоной, как лирическую героиню любимой песни. Занавес.

Хотя нет. В спектакле абсурда моей жизни это только антракт. Основное действие еще впереди.

Папа еще в процессе маминой беременности получил известие обо мне. Как истинный джентльмен, обитавший на Туманном Альбионе, он признал меня и дал свою звучную фамилию. Очевидно, взлетая до потолка от гордости за свое благородство. Еще бы! Его предки получили дворянский титул за то, что отлавливали зябликов для какого-то там их короля. А Финч и переводится как зяблик.

Можно представить, как пришлось несладко в школе заморышу из неполной, с очень ограниченным достатком семьи с фамилией Финчер и именем Симона. Благо, никто не знал моего отчества – Патриковна. Однозначно, меня называли б не иначе как Патрикеевна. Да и травля, не представляю насколько, усилилась бы. А я и так была изгоем. Мне не давали денег на кино, на карманные расходы, на подарки учителям. Никто не хотел дружить с парией.

И когда я говорила, что мой папа живет в Англии, надо мной только смеялись. Даже не так. Откровенно ржали…Но я фанатично учила английский язык, в надежде, что когда-нибудь он, этот мифический Патрик, приедет и заберет меня к себе.

Я не думала, что нужна ему еще меньше, чем маме. Детям свойственно надеяться на лучшее, мечтать о нем. И я мечтала.

И однажды моя мечта сбылась. Отец приехал за мной, чтоб показать своим родственникам почти взрослую дочь. (Я тогда училась в восьмом классе).