Шрифт:
– Как чайник мой… Уничтожили, так сказать, Кремль, – подытожил Джамал, подливая гостю чай. – Застрелили красоту!.. Война, говорят, была… Кажется, называется Однодневная… Еще чаю долить?.. И за день этот самый Кремль поломали…Так говорят…
– В Россию, – промычал Абаз.
Джамал помялся и выразил сомнения по поводу существования этой России. Ни в газетах, ни по телевизору про Россию много лет не рассказывали. Полная тишина. Но иногда коротко говорили про русские независимые области, воюющие между собой, а про страну такую даже не шепчутся.
– Шайтан их разберет. Или цензура, брат… Главное – не обоссысь здесь! – Джамал указал гостю на нужник, и пока тот облегчался, набрал на телефоне номер начальника станции – и заговорил по-русски. – Товарищ начальник станции!.. Это Джамал, который на тринадцатой ветке отрабатывает. У меня тут мальчик-идиот, он из дальнего аула, очень издалека, все в Россию просится, а документов нет никаких. Есть ли, товарищ Протасов возможность помочь юноше обрести для мозгов покой? В дом определить социальный?
Абаз, услышав фамилию «Протасов», пустил струю мимо ведра и штаны замочил. Так и вышел из нужника в срамном виде.
– Еще и обоссался…
Начальник станции Протасов забрал Абаза из домика смотрителя и усадил в автомобиль:
– Ко мне обедать поедем! А уж потом…
У Протасова дома хозяйничала еще молодая, гладкая и ладная жена Ольга, с высокой копной волос по моде. Она устроила все на столе красиво и улыбалась красиво, показывая белые зубы. Лишь одного, сбоку вишнёвого рта, не хватало.
– Не волнуйся! Не бью я ее. Камешек кто-то ради забавы в плов положил. На следующей неделе вставим…
Женщина поставила на стол пельмени и квашеную капусту.
Абаз не знал, что это за еда. Он толком и не помнил про человеческую еду. Что-то мелькало крайне редко в мозгу: аульная шурпа – густая, пахучая, сытная. А про шашлык, который раньше в семье готовили на саксауле, про плов, с горкой бараньего мяса на верхушке риса забыл; вспоминались только тушканчики и жаренные на костре зайцы. А про личную тарелку и вилку он не ведал вовсе… Выудил из общей миски пальцами капусту и в рот положил, зачавкал, как раньше чабаны делали, затем, обжигая пальцы, отправил в рот пельмень.
Она так тихо смеялась, прикрывая рот ладошкой, как ангел, как мама Сауле, а муж обнимал ее за плечи… Абаз вдруг впервые наяву, не во снах, вспомнил мать свою и отца Бекжана.
– Эмне болду айылга? – по-киргизски спросил Протасов. – Что с аулом?
– Смерть, – ответил молодой человек. – ?л?м… Аарылар… Чакалдар… ?р?к, Колья…
– Какие Колья? – насторожился Протасов.
– Вологда… – тоже по-русски произнес Абаз.
Умей Алтымбеков – крупнейший авторитет всего Кыргызстана – жил в лучшем доме Кара-Болта, окруженного садами, бахчами с арбузами и дынями, с левого бока озеро блестело, заполненное рыбой, которая плескалась под вечер и била хвостом на утренней зорьке. Плохо то, что Астрахань, откуда ему цистернами завозили будущий улов для забавы знатных гостей, теперь лежала в руинах, и Умею приходилось вести переговоры с финнами, торгующими дороже и все в белую.
– Эвросоюз! – оправдывался финский партнер Юкка Милтонен.
В Кара-Болта наполовину киргизу, наполовину китайцу принадлежали все значимые бизнес-структуры, и в Бишкеке он тоже был хозяином. И вокзал, на котором работал Протасов, тоже крышевал он. У Умея имелись и развлекательные учреждения культуры, где вокруг шестов крутили голыми задницами, трясли грудями двадцать представительниц разных народов, от русских, самых дешевых и голимых, до удмурток, чьи упругие ягодицы стоили хорошенького корешка женьшеня, все урожаи которого, разумеется, контролировал в Азии Умей.
Все нравилось в этой жизни бандиту. Любил он новое время и существовать в нем на полную. Нравилось наказывать строптивых коммерсов, засыпая их голые ступни в тазу с водой хорошего качества цементом, марки 400, и ждать пока смесь намертво схватится за лодыжки. Потом жертв с помощью крана опускали в озеро и после последних пузырей называли «водорослями». Их колышущиеся тела постепенно обгладывала многочисленная рыбья порода, и киргизский бандит представлял, как какой-нибудь гостивший у него мэр средней руки, с дородной женой и толстыми детишками, едят этакого могучего сазана, отожравшегося человечьей плотью.. Сам Умей тоже очень любил рыбу из своего озера, хвастал про нее:
– С сахаринкой!
Женщин Умей Алымбеков убивал изысканно. Приводил дамочку, которая, например, не желала после смерти мужа отдавать авторитету бизнес за копейки, в свое лучшее заведение «Платина», дизайнером которого был самый известный бельгийский художник Анри Дюбуа – кстати, бесследно пропавший на сайгачьей охоте. Приводил, казалось, на примирение, сажая за общий стол с самыми богатыми и властными людьми Азии. Он накрывал самый богатый стол в VIP’е – с тремя килограммами белужьей икры по центру, кричал театрально, чтобы эту протухшую дрянь тотчас заменили, что в белужьих яйцах главное – ледяная слеза!!!