Он огляделся, стараясь всмотреться в вибрации, которые напоминали ему комнату, а вернее – камеру с решеткой как будто из жидкого металла. Он попытался схватиться за стальные прутья и подняться, но металл, как и казалось, потек в разные стороны, и Протасов, с трудом поднявшись на карачки, завалился на бок и потерял сознание.

Очнувшись, он понял, что зрение приспосабливается к картинке, и разглядел за решеткой стол, за которым сидел человек во всем белом, но заляпанном кровью и ошметками человеческих мозгов, ростом этак метра три, с икрами, будто высеченными из мрамора самим Микеланджело. У великана была огромная кудрявая голова, а кудрявая же борода соответствовала мощному носу с бычьими ноздрями.

Пространство по-прежнему наполняли адские крики. Протасов хоть и пытался звать гиганта, но голос его казался комариным писком в хоре ужаса сотен тысяч. Он продолжал кричать от собственного ужаса, пока вдруг все разом не стихло. Спустя мгновение через решетку на него глядело лицо, вырубленное Микеланджело.

– Чего орешь? – поинтересовался гигант.

– Все орут.

– Не все. Я вот не ору.

– Но ты трясёшься, будто помехи в телевизоре. И все вокруг плывет…

– Да?.. А ты кем меня видишь?

– Очень высоким человеком. Великаном.

– Но я совсем не человек и не великан. Просто в системе твоих возможностей по-другому ты видеть не можешь.

– А что в твоих возможностях?

– Ты не поймешь.

– Объясни.

– Что объяснять! – разозлился гигант. – Нельзя воткнуть во флешку в один килобайт десять терабайтов! Это ты понимаешь?

– Это – да.

– Если у тебя IQ один, а меня триллион в двухсот пятидесяти шестой степени – можешь ли ты понять меня?

– Скорее нет, чем да, – согласился Протасов.

– Не можешь! – злился античный персонаж. – Безо всяких там высокомерных «скорее»! Ишь ты, кариес… Меня почти бесконечность учили общаться на таком мультимикроинтеллектуальном уровне, на котором находишься ты! Это так же, как если бы тебе пришлось общаться с инфузорией!

– Зачем же ты общаешься со мной?

– Затем, чтобы решить, что с тобой делать. В твоей системе измерений.

– Ад или рай?

– Вот эти словечки придурковатые и их смыслы вы сами придумали, предки ваши, театральные режиссеры, или постановщики? И живёте так по измышлениям своим, и умираете так же.

– А что люди орут у вас, будто их жарят на сковородах?

– Забыл – ты же адвентист седьмого дня. У вас там ад, но, типа, не совсем. Типа, можно потом соскочить. Как у евреев… А орут, потому что во что они верили, то с ними и происходит здесь.

– Где?

– По-твоему – в аду. Хочешь экскурсию?

Неожиданно пространство вернулось в четкость изображения – и перед Протасовым предстал бесконечный конвейер пыток и мучений. Мириады людей безголосо кричали от боли. Протасов тоже безмолвно кричал. Он увидел того, кто причинил ему и миллиардам других мучительную смерть. Царь погибшей страны стоял голым кособоким и ничтожным стариком в допотопной мясорубке и плакал крестиками и ноликами. Увеличенный в пять раз царский оппозиционер принялся крутить ручку мясорубки что было сил. Богом избранный выходил с другой стороны мясными струями, при этом голова его сознания не теряла, но принимала от боли сизый цвет сливы. Персонаж, похожий на попугая, но с мощными человеческими руками, сзади всаживал в спину оппозиционеру топор. Раз за разом. Шмяк, шмяк! Кровь, кровь!.. А когда и царская голова ушла под ножи, оппозиционер принялся крутить ручку мясорубки в обратную сторону – и сначала появилась голова царяирода, а затем и все его тело. Как будто кинопленку прокрутили с конца в начало. Хотя попугай-монстр не прекращал все это время охаживать по спине оппозиционера и эффекта обратной прокрутки не было…

Так же неожиданно, как и проявилось, пространство размылось, и Протасов заглянул в огромные карие глаза собеседника:

– И так со всеми? Бесконечно?

– Ты имеешь в виду, что здесь все жившие люди? Конечно нет. Те, кто в это не верил, находятся в совсем других местах. Куда хуже, чем это…

Пространство вновь обрело фокус, и Протасов увидел сгорбленную фигуру, сидящую на стуле и пытающуюся себя задушить. Убитый Герой неожиданно признал в самоудушающемся Владимира Ленина.

– А чего это он? – спросил Протасов. – Его же никто не мучает…

– Это заблуждение. Его мучает совесть. Сейчас его разрывает за раскулачивание. Даже не хочу рыться в памяти, что это такое. Но ему хуже, чем Гитлеру.

– Не верю.

– Да похуй мне на твою веру. Все, что он когда-то сотворил, аукается муками совести и стыда. Только вот рычажок этих чувств включен на полную, на миллион децибел!.. Короче, все!.. – Великан отключил пространство. – Так, что у нас с тобой? Гильотина? – Гигант, порывшись в триллионах своего IQ, вдруг вытащил из ниоткуда две школьные линейки и бросил их в протасовскую реальность. На одной линейке на конце стояла цифра 15, а на другой вместо цифры – вопросительный знак. – Какую выбираешь? С вопросительным знаком?

– Конечно.

– Трус! В системе твоих координат тебе некуда возвращаться, кроме как сюда. Если не натворишь чего похуже. – Ну все, хорош! Пошел в жопу – И он дал Протасову такого пинка, что того вынесло на линейку с вопросом.

Смешливые ангелочки перед самым столкновением с землей нежно подхватили новорожденного ребеночка и уложили на мягкую землю.

Все остальное грохнулось о землю. Сознание покинуло всю честную компанию, даже бракованный ангел отключился.

15.