Он шел между ними, как арестованный, то и дело сворачивая к стене, словно слепая лошадь. Наконец они довели его до ванны,

После ванны его уложили на кровать рядом с постелью, Мика и дали ему снотворное. Глотая лекарство, он издавал какие-то странные звуки и кричал:

– К черту!
– И, словно жалуясь кому-то, добавил: - Это яд, страшно ядовитая штука.

– Теперь лежите спокойно, - приказала сестра.
– Никто вас здесь не тронет. Скоро вы уснете.

– Фараоны хотели свалить все на меня, - бормотал он.
– Мой приятель напал на меня первым... Да, да, так оно и было... А где я, черт возьми? Вы сестра, правда? Да, это так... Здравствуйте... А мы уже месяц гуляем... Я прилягу... Сейчас буду лежать спокойно.

Сестра, положив руку ему на плечо, мягким движением заставила его опуститься на подушку и немного погодя вышла из палаты. Когда дверь за ней закрылась, он сперва лежал спокойно в воцарившемся полумраке, затем вдруг присел на кровати и стал рассматривать потолок. Он оглядел стены, осмотрел пол, ощупал железную раму кровати, словно исследуя прочность капкана. Тут он заметил Мика, который созерцал его с высоты своих подушек.

– Здорово, - сказал он.

– Здорово, - отозвался Мик.
– Допился до чертиков?

– Было дело, - коротко ответил пьяный.
– А какая такса в этом заведении?

– Бесплатно, - сказал Мик.
– Тут тебе лафа!

Пьяница что-то проворчал. У него были толстые, дряблые щеки, заросшие серой щетиной; воспаленные глаза покраснели, веки распухли, словно от слез. Нос у него был большой и мясистый, весь усеянный крупными темными порами, в которых, казалось, прятались корни волос,

– Я тебя где-то встречал, - сказал он Мику.
– Не бывал в Милдьюре? А может, в Оверфлоу, Пайэнгл, Берке?..

– Нет, - ответил Мик и полез в свою тумбочку за папиросой.
– Никогда там не бывал.

– Ну, тогда я тебя не знаю.

Он сидел, уставившись перед собой неподвижным взглядом. Руки его непроизвольно перебирали одеяло. Вдруг он в испуге зашептал:

– Что там такое? Взгляни: возле стены. Оно движется.

– Это стул, - сказал Мик, посмотрев туда.

Пьяница быстро лег и натянул одеяло на голову. Когда я увидел, что он делает, я тоже спрятал голову под одеяло.

– Эй!
– окликнул меня Макдональд, но я не пошевельнулся.
– Эй, Алан!

Я выглянул из-под одеяла.

– Не бойся, - успокоил он меня.
– Он закутил, и у него белая горячка.

– Что это такое?
– спросил я дрогнувшим голосом.

– Выпил лишнее, вот ему и мерещится всякая чертовщина. Завтра он придет в себя.

Но я так и не смог уснуть, и, когда ночная сиделка приняла дежурство, я сел и стал смотреть, как она обходbт палату.

– Подойди-ка сюда, сестричка, - позвал ее пьяница - Я хочу тебе кое-что показать. Захвати свечу.

Она подошла к его кровати, высоко подняв фонарь, чтобы лучше видеть. Он отвернул одеяло и крепко прижал палец к своей обнаженной ноге.

– Смотри! Я его поймал. Смотри.

Он приподнял палец, сиделка наклонилась к нему, и фонарь ярко осветил ее лицо. Она раздраженно махнула рукой.

– Это бородавка, - сказала она.
– Спите.

– Нет, это не бородавка! Смотри, она движется.

– Спите, - повторила сиделка и ласково похлопала его по плечу.

Она укрыла его одеялом. Вид у нее был такой спокойный и хладнокровный, что все мои тревоги улеглись. Скоро я уже спал.

На следующее утро, еще не совсем очнувшись ото сна, я стал думать о яйцах, лежавших в ящике моего столика. Я пересчитал их лишь вчера, но сейчас в полусне никак не мог вспомнить, сколько их было.

Больничный завтрак мы съедали без всякого удовольствия.

– Ешь, только чтобы не умереть с голоду. Иначе озолоти меня, чтобы я прикоснулся к такой еде, - как-то объяснил Ангус новенькому.

Этот завтрак состоял из тарелки каши и двух тоненьких ломтиков хлеба, слегка намазанных маслом.

Те из больных, кто мог себе позволить покупать яйца, и те, у кого были друзья или родственники, имевшие своих кур, хранили в тумбочке запас яиц. Они дорожили ими, как сокровищем, и огорчались, когда оставалось одно или два яйца.

– Запас-то мой на исходе, - говорили они, с хмурым видом заглядывая в тумбочку.

Каждое утро палату обходила сиделка с кастрюлей в руках.

– Давайте яйца; кому сварить яйца на завтрак?

Услышав этот возглас, больные поспешно приподнимались и тянулись к тумбочкам: одни - морщась от боли, медленно, другие - мучительно преодолевая слабость. Приоткрыв ящик, они засовывали руку в пакет из оберточной бумаги или в картонную коробку, где хранились яйца. Прежде чем отдать их сиделке, они писали на каждом свою фамилию, а потом сидели нахохлившись, перебирая их в тусклом утреннем свете, словно печальные птицы в больших гнездах.