Сегодня он пораньше поехал на Уйжыгылган. Ему сказали, что сюда пригнали первый комбайн, и Бекен решил лично присутствовать при начале уборки. Стараясь отвлечься от жажды, он сразу же повернул к комбайну. За штурвалом сидел его старый знакомый Самат. Завидев Бекена, Самат почему-то обрадовался, выпрыгнул из машины, закричал, размахивая длинными руками.

— Эй, старик! Поживей, поживей! Сам господь бог направил тебя ко мне. Ну, что ты распетушился, слезай с коня! Эй, Кайрат, — обратился он к своему помощнику, — неси бурдюк с кислым молоком! Да поскорее! Не видишь — у гостя пересохло в глотке. Пусть промочит горло! Ха-ха!..

Припав к горлышку бурдюка, Бекен долго услаждал себя холодным, будто горный ручей, кислым молоком и даже не заметил, как выпустил повод. Гнедой только и ждал этого. Его изводили мухи, он бил себя хвостом и тряс башкой, и, получив свободу, рванулся с места, ускакал за холм.

— Не бойся, старик, в век космоса не останешься пешим. Сейчас придет грузовик. А пока доставай свою табакерку, — забасил Самат и, высыпая полтабакерки на ладонь, добавил: — Не сердись, не сердись, старик. Думаешь: откуда он взялся с таким аппетитом? Э, нынче я заслужил. Как по-твоему: урожай на Уйжыгылгане чья заслуга? Моя, старик, моя! До этой весны никому и в голову не пришло распахать Уйжыгылган. Столько земли лежало зря. И какой земли! Но, к счастью, у колхоза есть одна светлая голова — Самат! В одну прекрасную ночку он взял да и вспахал Уйжыгылган. «Своевольничаешь», — сказало начальство. Теперь оно не говорит так, а только цокает: «Как же мы не догадались сами? Молодец Самат!» А я отвечаю: «Ну, начальники, вы хотели рекорд — получайте! Только не делайте меня Героем Труда. Мне почести всякие ни к чему. Я все это ради любви к искусству». Вот что я сказал, старик!

Он кинул насыбай под язык и закончил невнятно:

— И тебе спасибо, отец! Ты сторожил хорошо.

А Бекен так глядел на Самата, словно видел его впервые. В голове у него все перемешалось, мысли кружились роем. «Так вот кто во всем виноват?! — наконец подумал Бекен. — Он, проклятый, затеял все это! Но почему тогда невредим и даже весел? Это же ему должны были предки отомстить».

— Э, Самат, а ты знаешь, что здесь было кладбище? — спросил он осторожно.

— Какое кладбище? При чем тут кладбище?

— Ну и негодник ты, Самат. Разве ты не видел могилы, когда распахивал Уйжыгылган? Где же были твои глаза?

— Что ты мелешь, старик? — взорвался Самат. — Кто негодник? Это я-то негодник? Самат — Герой Труда! Вот кто такой Самат! А ты сейчас же уходи отсюда. Тьфу!

И Самат побежал к своей машине, потрясая кулаками.

— Ишь какой пес, — пробормотал рассерженный Бекен: признаться, он до сих пор побаивался Самата.

Самат проехал мимо, страшно скаля зубы из кабины, и это довело старика до белого каления. «А что же предки?! Где их карающие тени?! Неужели они не в силах проучить этого сопляка?!» — подумал он в отчаянии.

Из-за холма послышался рокот мотора, и вскоре Бекен увидел трехтонку. Грузовик поравнялся с комбайном и медленно пополз рядышком, принимая зерно, а из кабины тяжело вылезла Сабира, пошла по скошенной полосе. Было заметно, что ей уже тяжело ходить.

Потом она вернулась в машину, и шофер крикнул Бекену:

— Дедушка, идите сюда! Мы вас подвезем.

Сабира вышла из кабины и стала неловко перелезать в кузов.

— Дочка, зря ты это. Я бы сам поехал наверху, — пожурил ее Бекен, довольный, однако, оказанным почетом. — Понимаешь, дочка, не привык я ездить в этой коробке.

И с помощью шофера Бекен тоже забрался в кузов.

— А здесь и в самом деле удобней. Пожалуй, останусь здесь, — заявила Сабира.

В кузове и вправду было хорошо. Машину мягко, убаюкивающе покачивало на стерне. От зерна поднимался густой аппетитный запах, точно от парного молока.

— Дедушка, вы еще сердитесь на меня? — спросила Сабира спустя некоторое время.

Бекен смутился. Прямота, с какой повела Сабира разговор, застала его врасплох.

— Отчего же, милая, почему я должен сердиться? — промямлил он беспомощно.

— Мне говорили о могилах. Да только уже после. А вы, наверное, считаете, что я виновата во всем. Дескать, велела вспахать.

— Милая, я знаю, что ты ни при чем. Сегодня узнал, — сказал он виновато и посмотрел на Сабиру так, точно молил о прощении.

— А где они были, могилы? — спросила Сабира.

— Оставим разговор. Теперь уж этого никто не знает. Были они, а ныне их нет уже, — ответил Бекен.

— Напугал вас Самат. Повлиял, как говорится, — усмехнулась Сабира.

— А как же не повлиять-то. Недаром говорят: «Если колотушка будет крепкой, кол из кошмы в землю войдет», — сказал Бекен благодушно и даже настроился поведать Сабире одну из семейных притч, было начал: «Еще в давние времена один из наших дедов…»

Но Сабира уже погрузилась в собственные мысли. На лбу ее собрались глубокие складки. Захватив горсть зерна, она задумчиво пересыпала его из ладони в ладонь.

— Этот хлеб пойдет на семена, — произнесла она, грустно улыбаясь чему-то. — На другой год они отправятся во тьму. Чтобы солнце увидела другая, новая, жизнь. Вот так-то, дедушка.

В сером выгоревшем небе висели крутолобые белые облака. Оттого что машина бежала резво, они казались неподвижными. А может, на месте стояла машина и, наоборот, стремительно летели облака? Кто знает…