– Э-э, спасибо сосед. Да-а… Сейчас, когда в государстве кругом такое нестроение, стало действительно опасно ходить одному. Не знаешь, кому попадёшь в лапы. Жрецы-то, в последнее время совсем распоясались. Устраивают облавы прямо как Тайные Стражи. Всё продолжают искать язычников и непокорных. Кроме того, говорят, что в плавнях реки прячутся беглые рабы, удравшие туда ещё во времена Дайсана. Они опасны как болотные гадюки.

– Клянусь божественными браслетами Чомбе – это так. Знал ли ты шестипалого Зика из Читаха, у которого была скобяная лавка рядом с моей мастерской. Два дня назад на дороге нашли его тело. Зика зарезали и ограбили, когда он возвращался из своего загородного имения. Виновных-то так и не нашли.

– Пока наш богоравный государь болен – да ниспошлют ему боги здоровья и десять тысяч лет жизни! – вряд ли что изменится. Нынче, всяк у кого есть сила и власть делает всё, что захочет. Вчера на базаре говорили, что оба наследника нефритового престола не в ладах между собой. Сам посуди,– говоривший кулбус понизил голос,– старик болен, а молодые грызутся друг с дружкой. Делами государства заниматься некому…

– Неужто верх возьмёт Братство Богини? Ну, тогда много крови прольётся на алтарях…

– Кто знает? Говорят, что в столице после того, как жрецы Братства объявили о том, что тех, кто отвернулся от старых богов и стал поклоняться великой Уранами, оставят в покое, и что нас больше не будут просто так убивать.

Оба кулбуса на мгновение замедлили шаг, с робостью оглянувшись в сторону храма Феникса. Затем они снова продолжили свой путь.

– Знаешь,– опять заговорил один из кулбусов,– я только простой медник. У меня есть мастерская, скопил понемножку горсть золотых ютеров, чтобы спокойно коротать старость, сидя вечером у очага в загородном домике. Но всё же я себя спрашиваю, почему ченжеры так к нам относятся? Ведь вот уже больше четырёхсот лет прошло с тех пор, как мы бок о бок живём в одной стране?

В ответ собеседник одобрительно закивал головой.

– Я понимаю,– продолжил медник,– что время от времени нам приходится платить подати и идти на войну с соседями. Тут, конечно, и мы должны встать под знамя Феникса и пойти воевать вместе с ченжерами, уничтожить врагов, сжечь и опустошить их жилища. Ведь это грязные дикари и язычники, которые должны склониться перед величием Ченжера. К тому же война доставляет рабов, которых часто не хватает, а без рабов, что будешь делать?

– У меня не такой достаток, как у тебя,– ответил второй кулбус,– сандалии и сапоги, которые я изготавливаю, приносят меньше дохода, чем твои кувшины и блюда, но всё же у меня есть пятеро рабов, которые помогают мне в работе и по хозяйству. А очередная война очень выгодна моей торговле, ибо ратникам требуется обувь.

– Война с язычниками и дикарями это понятно. Тогда ченжеры оставляют нас в покое, им есть кого приносить в жертву своим богам. Но скажи мне, почему богоравный владыка,– да царствует он тысячу лет! – не прикажет, чтобы хотя бы нас не трогали? Ведь те подати и сборы, что с нас дерут, доверху наполняют его казну, а с дохлого барана шерсти не настрижёшь!

Дорога поворачивала к городским воротам, у которых стояла многочисленная стража из имперских воинов, внимательно разглядывающих всех входящих в город. Кендаг с Джучибером невольно замедлили шаг. Отстав, тайгет не расслышал дальнейшего разговора, так как оба кулбуса скрылись в толпе за очередным поворотом дороги.

Со стороны предместий подходили группы людей, которые не спешили войти в город, а направлялись в нищенские кварталы, расположенные перед городским рвом. Это были те, кому позволялось «жить» в Ченжере – грузчики, наёмники и вольноотпущенники, разыскивающие кабаки и дома удовольствий.

Кендаг, в отличие от наивного степняка знал порядки, которые царили в кварталах городской бедноты. Тут всегда можно было найти вино или пыльцу серого лотоса, дешевую любовь и кровавые схватки. Тайгет решил, что именно здесь им где-нибудь удастся найти пристанище на ночь. Сейчас стражники у ворот особенно бдительны и в сам город не стоит соваться.

Оба путника вошли в один из узких кривых переулков между фанзами и хижинами, с их земляными и глинобитными стенами, тростниковыми крышами и узкими оконцами. Входы в эти строения, вместо дверей, зачастую были завешены оборванными занавесями и коврами.

В некоторых, построенных из сырцовых кирпичей домах, жили торговцы фруктами и зерном, рыночные лоточники, водоносы и наёмные писцы, но большей частью здесь помещались кабаки и дома терпимости.

Перед входом в некоторые их этих заведений красовались незатейливые ярко намалёванные вывески. Из темноты кто-то окликнул обоих путников. Тощий старик, стоя у порога своего заведения, призывно махал им рукой.

– Проходите сюда, доблестные воины. Здесь вы будете среди своих. Гляньте на вывеску моей таверны. Мой дед был таким же наёмником, как и вы. Он настоящий тайгет из рода корунтов[1]. Только здесь вы найдёте настоящее вино, а не кислую бурду, которую подают в свинарниках, гордо именующими себя тавернами.

Кендаг мрачно улыбнувшись, отрицательно мотнул головой. Кабатчик тут же потерял к ним всякий интерес и вскоре уже приподнимал замызганную завесу своего заведения, пропуская внутрь толпу посетителей.