Шрифт:
– Никто никуда не уезжает, – улыбнулась мама рассеянно.
– Бабуся же выгнала нас! – напомнила я.
– А ей так даже хорошо, да? Модно и свежо… – спросила мама у бабуси, кивнув на меня.
– Непривычно пока, – не сразу ответила бабуся, глядя на меня несфокусированным взглядом. – Но я привыкну… Вырастим новые… Еще лучше прежних!
Это «вырастим» означало, что растить новые волосы мне снова предстоит с бабусей, а не с мамой.
– Ты нас выгнала, – холодно напомнила я бабусе. Мне не хотелось примиряющих объятий, которые сохранят статус-кво и отпустят маму в столицу одну…
Но захмелевшая бабуся не заметила предательства, она сдула со лба выбившуюся из пучка седую прядь и с трудом, уже ватным языком, ответила мне:
– На вот, съешь пирожок, детка…
Я вернулась в спальню, зарылась лицом в подушку и горько и безутешно разрыдалась. Я чувствовала опустошение и ярость. Ярость рвалась наружу, требовала заряженного гневом действия или слова.
– ГНИДА! – неожиданно для самой себя вдруг сказала я подушке и врезала ей кулачком в мягкий живот. – ГНИДА! ГНИДА! ГНИДА! ГНИДА!
Мама вбежала в спальню, силой оттащила меня, рыдающую, от подушки и больно прижала меня к себе.
От мамы пахло коньяком и капустой. С таким запахом изо рта очень уместно произносить виноватым голосом фразу: «Нет такой возможности!» – а не успокаивать истерящего ребенка, кутая его в заботу.
Мне впервые в жизни захотелось оттолкнуть мамины руки, отстраниться от нее, пытливо и с вызовом посмотреть ей в глаза и спросить твердо:
«Ты меня заберешь? Или опять нет возможности?»
Но я не стала этого делать, лишь обессиленно обмякла в маминых руках, потому что знала ответ и ненавидела его не меньше, чем волосы.
Ненавидела за то, что если обрезать его, этот ответ, по лопатки, по самую суть, то останется короткое и хлесткое слово, от которого мерзнет шея, которое пахнет коньяком, дихлофосом и предательством: НЕТ!
Желтые сапоги
Я купила сыну желтые резиновые сапоги. Со смешными мультяшными героями.
На дворе – слякотная весна, самое время мерить глубину луж.
Вернувшись домой, я позвала сына:
– Дась, пойдем гулять?
Сын выстрелил в мои распахнутые руки из детской и запрыгал вокруг от переполняющего счастья: «Гу-ять, гу-ять». Я стала прыгать вместе с сыном, разделяя его восторг. Мимо нас прошла моя мама. Она всегда недовольна положением дел. Это главная черта ее характера.
– Вы скачете тут, как два слона. А под нами люди живут.
– Так три часа дня. Мы имеем полное право шуметь.
– У вас одни права, я смотрю, а у всех остальных – обязанности, – съязвила мама. Я же говорю, она всегда недовольна.
– Баба, мы гуять! – пояснил Дася, показывая бабушке новые желтые сапоги.
– Пододень ему шерстяные носки, он отморозит ноги, – велела мне мама.
Моя мама, как и все мамы, сформированные в советском обществе, считает свой опыт бесценным и щедро раздает советы по материнству. Основные заповеди: накорми и закутай – нужно соблюдать неукоснительно.
– Мам, сегодня плюс двенадцать. Солнце шпарит. Все плюс пятнадцать на солнце! Все тает и течет. Какие шерстяные носки? Зачем?
– Он отморозит ноги, – повторила мама свою последнюю фразу с интонацией: «Я кому сказала!»
– Мам, для чего ты пророчишь всякую гадость? Зачем даже слова такие в космос произносишь? Скажи просто: я переживаю, чтобы он не замерз. А ты сразу с диагнозами! Сразу обморожение! В плюс пятнадцать!
– Потому что отморозит!
– Я смотрю, ты меня услышала, – вздыхаю я и иду собирать сына.
– Тает снег, снег холодный, ты хочешь трехлетнего ребенка засунуть в сугроб в резиновых холодных сапогах без шерстяных носков! Он отморозит ноги!
– Да? Ты, мам, тогда не мелочись. Расскажи, как его положат в больницу с гангреной, – ерничаю я. Да, я тоже не железная, а очень даже тряпичная и раздраженная, если довести.
Я хочу быстрее одеть сына и выйти на улицу, потому что находиться в ауре маминого недовольства, которое я ощущаю физически, невыносимо. Я его почти вижу. Как смог. Как дым от сигарет.
Мама курит. И я. Пассивно курю. Я просила маму бросить курить к рождению внука. Она обещала, но не бросила. Теперь мы с сыном вдвоем пассивно курим мамины сигареты.