Шрифт:
– Я в ней гуляю, – врала я дрожащим, не своим голосом.
– Ты не бойся ее испачкать или порвать, это просто вещь, я тебе новую куплю, если что, слышишь? Если бабуся будет ругаться, так и скажи: мне мама новую купит. Поняла?
– Поняла, – тихо лопотала я, съеживаясь под пронзающим взглядом бабуси.
Когда трубка телефона укладывалась на рычаг, бабуся взрывалась возмущенной тирадой.
– Ишь какая! Новую! Чему учит ребенка? Ни беречь, ни ценить! Рви, кидай, новые покупай! А раз богатая такая, так забирай дите и расти его сама, раз миллионерша такая! Слышь, дед, невесточка-то твоя что учудила?! Купила дочке голожопую шубку и учит ее, мол, рви-пачкай-гадь. Бабушке скажешь: новую куплю.
– Уймись, ну-ка! – кипел дедуся в ответ. – Закудахтала, посмотрите на нее. Новости глушишь своими визгами…
Дедуся смотрел новости каждый вечер, и это было святое.
Я ТИХО РИСОВАЛА В УГЛУ КРАСИВУЮ ДЕВОЧКУ С КОСИЧКОЙ КАК У МЕНЯ, В БЕЛОЙ ПУШИСТОЙ ШУБКЕ… ЭТО БЫЛА КАК БЫ Я, НО КАК БЫ И НЕ Я.
В этот раз мама передала в посылке пакет нарядных шоколадных конфет, которые бабуся тут же убрала в сервант с аргументом: «Еще карамельки не доели, давай, ешь, а то заветряют». Кроме конфет в посылке были еще белые пушистые варежечки на резиночке. Они идеально подошли бы к шубке, но были при этом самой непрактичной в мире вещью. В белых варежках можно только ловить на лету невесомые снежинки и, разрумянившись от мороза, позировать для фотографии, а «гулять в нашей слякоти» они не годились категорически.
Но когда твоя дочь взрослеет далеко от тебя, она кажется маленькой кудрявой принцессой, которую хочется нарядить в самое красивое, например, розовое платьице с рюшами, белую шубку с капюшоном и нежные варежки. Хочется думать о нежности, а не о слякоти.
Когда же она растет на твоих глазах и ежедневно является с прогулки чумазая, в порванном на плече пуховике или заляпанных грязью штанах, то хочется сшить из немаркого дедушкиного плаща самые уродливые в мире мешковатые брюки, купить серый, самый дешевый, который не жалко, пуховик и направить ее гулять с напутствием: «Теперь хоть по макушку угваздайся – все не заметно, но учти: стираю я по субботам, и, если обляпаешься раньше, будешь до субботы ходить в грязном».
Мама позвонила тем же вечером, спросить, пришла ли посылка. Бабушка заняла суфлерскую позицию рядом с телефоном.
– Там конфеты, очень вкусные, с фруктовой начинкой, ты попробовала? – спросила мама.
Бабуся кивнула.
– Да, – соврала я.
– А варежки в комплект к шубке понравились?
– Да.
– Уже февраль, зима на исходе, носи их активно, на следующий год будут малы, слышишь? Вместе с шубкой.
– Да.
– Ты их еще не мерила? Варежки? – напряженно уточняет мама.
– Нет.
– Оля, – мама начинает говорить шепотом, бабусе категорически не слышно. – Там в правой варежке я положила тебе пять рублей. Это теперь твоя денюжка, слышишь? Бабусе не отдавай, купи себе что-нибудь сама, что захочется. Поняла? Это твоя личная денюжка!
– Да, – бормочу я, покрываясь пунцовыми пятнами, и скомканно прощаюсь с мамой.
– Что она сказала? – привередливо уточняет бабуся.
Я не умею врать без суфлера, но отчетливо понимаю: сказать правду – это подставить маму. Мама доверила мне тайну, и открыться бабусе – это как… предать мамину любовь. А вдруг мама меня никогда не простит и никогда не заберет к себе, в Москву?..
– Она сказала, – дрожащим голосом докладываю я бабусе, – что я должна носить варежки, а если я их порву или потеряю, мама мне купит новые…
– Ну вот, – бабуся вполне удовлетворена. – Давай, слушай мать больше. Рви все, пачкай, мама же научила! Это же надо…
Бабуся уходит причитать в кухню.
Я все еще стою в прихожей у телефона, оглушенная своей тайной. У меня теперь есть свои 5 рублей. Но для меня это ни разу не радость. Это просто головная боль. Проблемы, которых не было.
Что мне с ними делать? Сказать, что нашла? Бабуся просто отберет. Купить резинового пупса в пластмассовой ванночке в магазине «Подарки»? И как объяснить потом бабусе появление новой игрушки? Проесть в кафе-мороженом? Как? Я никогда не хожу никуда одна: в школу и Дом пионеров на всякие кружки меня провожает дедуся, гулять разрешено одной только на площадке под окнами, в магазин – только с бабусей. Да и продавщицами везде работают бабусины или дедусины знакомые – мигом донесут: городок-то маленький, все друг друга знают.
Выход один: нужно хорошо, очень хорошо спрятать эти деньги. Я буду просто знать, что я богата, что у меня есть деньги, и этого будет достаточно, чтобы чувствовать себя вполне счастливой.
Обремененная тайной, я, хитро прищурясь, разрабатываю целую операцию по незаметному извлечению и перезахоронению клада: дождавшись, когда дедуся засядет за новости, а бабуся уйдет в ванную, я аккуратно распаковываю целлофан, достаю варежки, ныряю ладошкой в правую, достаю пятирублевую купюру, и запаковываю варежки обратно, как было.