— Ты ходишь сюда каждый день?

— Да. Я прихожу за хворостом.

— За чем?

— За хворостом. Так Матильда называет ветки для растопки дров. Я каждый день собираю целую корзину.

Это одна из моих обязанностей.

— Джаффи, это — безумие. Ради Бога, позволь мне увезти тебя отсюда. В другое место, где тебе будет тепло и уютно и не придется работать, как крестьянке.

— В таком же отдаленном месте, как это? Там, где никто не слышал о Джаффи Кейн? Где это?

Мэтт растерялся. И пока он думал, она поцеловала его в щеку, шепнула: «До завтра», — и исчезла.

На следующий день она спросила о других знакомых, и Мэтт рассказал ей о поминальной службе. Когда он дошел до выступления Гарри Харкорта и Файнов, Джаффи заплакала:

— Извини, это глупо. Я знала, что будет нечто подобное, что я больше никогда не увижу этих людей, и от этого становится больно. — Мэтт вытирал ей слезы.. — А как поживает Карен?

— Прекрасно. Она просто преобразилась после того, как получила твое послание. И с тех пор как Фрэнк Карлуччи переехал в Нью-Йорк.

Джаффи улыбнулась:

— Передай ей, что Европа — превосходное место для медового месяца. Возможно, Швейцария.

Через пять дней, в течение которых они украдкой встречались в покинутой лачуге, Джаффи поняла, что ему пора уезжать.

— Мэтт, ты должен вернуться в Нью-Йорк. Мы не должны испытывать судьбу. Извини за банальность, но нам надо прекратить эти встречи.

Он не был расположен к шуткам:

— Джаффи, еще немного. Ты абсолютно уверена, что хочешь остаться здесь? И таким образом сжечь все мосты? Еще не поздно изменить свое решение.

Ты можешь объявиться и сказать, что потеряла память после схода лавины.

Мэтт крепко прижимал ее к себе, зарывшись лицом в короткие темные волосы. На них больше не было сажи, он привез ей краску из Женевы.

— Ты по-прежнему уверена, что это стоит твоих жертв?

— Ты, я, наш ребенок и жизнь вместе вдвойне стоят всех моих потерь. Я ни в чем не была так уверена.

— Слава Богу, — прошептал он. Затем отклонился назад и посмотрел на нее. — Джаффи Кейн мертва, да здравствует Джаффи Кейн.

Шел октябрь 1958 года, когда мистер и миссис Фрэнк Карлуччи вошли в «Отель де Пари» в Монте-Карло.

— Блеск, — тихо сказала Карен. — Замечательный дом.

Фрэнк взял ее под руку, и они последовали за носильщиком.

— Это не дом, а место, где я работал.

Роскошный вестибюль был устлан толстыми коврами и сверкал хрустальными люстрами. Слышен был только звонкий смех красивых женщин в элегантных платьях и со сверкающими кольцами на наманикюренных пальцах.

— А где казино? — спросила Карен. — Думаю, здесь рай для игроков. Где все начиналось?

— Сюда и наверх. — Фрэнк указал на огромные бронзовые двери на уровне бельэтажа и произнес уголком рта, как персонаж Дэшилла Хэммета [3]

— Это не Вегас, детка. Это первоклассное заведение.

Днем они бродили по старым холмистым улицам города, и Фрэнк показал ей дом, где он вырос. Затем пошли к гавани и восхищались яхтами. Они стояли там, глядя на свидетельства невероятного богатства, когда Карен неожиданно спросила о Поле Дьюмонте:

— Ты думаешь, мы можем встретиться с ним в Европе?

— Сомневаюсь. Прошло всего два месяца, как его депортировали. Должно быть, он прячется в каком-нибудь отдаленном уголке Франции, постоянно оглядываясь и ожидая, что участники Сопротивления в конце концов отомстят ему.

— Или «Коза ностра».

— Нет, — сказал Фрэнк. — Не они. Я кое-что узнал, пользуясь журналистской привилегией. Это Финки Аронсон сообщил о нем в госдепартамент и сказал, что он нежелательный иностранец.

Карен удивилась:

— Аронсон! Но почему? Приступ нравственности?

— Нет, конечно. Скорее досада. Я полагаю, без Джаффи он счел Пола бесполезным, и это был самый подходящий способ отделаться от него.

— Тогда почему Пол не заложил Аронсона и его дружков? ФБР должно было заинтересоваться ими.

— Это невыигрышная ситуация для Дьюмонта. Тогда бы ему пришлось прятаться и от «Коза ностры», и от маки.

— Значит, теперь он спокойно пребывает в забвении, — задумчиво сказала Карен. — Мне непонятно, почему французы не преследуют его в судебном порядке.