— Какому человеку?

Агиль не знал, как правильно объяснить Рикардо, что согласно закону и правилам, даже похотливая скотина имеет право сделать себе операцию по пересадке сердца. Но, поймёт ли это простой разнорабочий, который потом и кровью зарабатывает себе на хлеб. И доктору нечего не оставалось, как приврать: «хорошему человеку».

— Я поговорю с женой! — перекинув взгляд на доктора, произнёс Рикардо.

— Да, конечно, но…

— Я знаю, долго задерживать нельзя, — перебил мужчина доктора и шатаясь направился к выходу.

***

Сквозь закрытые веки, свет белых ламп одурманивал, пронося чувства через сонное состояние. Слышал голос анестезиолога. Этот голос с каждой секундой переливался эхом. И вдруг, всё исчезло — темнота…

Семичасовая операция предвещала неизвестность. Вокруг врачи, медсестра, но почему-то Агиль нервничал. Хотя, подобная операция у него не впервые. Оценивая здраво всю обстановку, он начал транспортировать сердце донора, а реципиента уже подготавливали к пересадке. Родители мальчика, как ни странно, согласились, им уже было все равно.

Рассекая грудную клетку пациента, хирург последовательно пережал кровеносные сосуды и тампонировал рассечённые ткани. Сердце обнажилось под хирургическими расширителями. Теперь, реципиент был готов к пересадке.

Во время проведение сложнейшей операции, почему-то, доктора Агиля отвлекали мысли, а может, это была слабость, которая сегодня очень сильно изнуряла его. Такое ощущение, что операция не закончится никогда. И вот, реципиент уже подключен к аппарату искусственного кровообращения оперируемого кислородом и питательными веществами. Донорское сердца стало наполняться кровью и медленно забилось. Врачи вздохнули с облегчением.

Доктор накладывал последние швы на тела донора и реципиента, и назначил стимуляторы ритма для пациента, который ожил с молодым, новым сердцем, а в стороне лежал парнишка, безжизненный и совсем юный.

— Теперь, на всё воля бога! — сказал доктор и вышел из операционной.

***

Бледное лицо Рикардо отражало невыносимую боль. Он обнял жену и дочь и смотрел на дверное окошко реанимации. Люди не плакали, видимо, боль стала до того глубокой, что слёзы капали внутрь… в эту боль, в эту рану. Они никогда не могли себе представить, что однажды придётся принимать такое решение: убить Хоито, чтобы спасти незнакомого человека.

Соглашаясь на такую сделку, Рикардо чувствовал в глубине, будто подписал приговор перед дьяволом. Сто тысяч долларов было заплачено за смерть сына. Правильно ли сделал отец?! Но всё уже решено, а значит, пора готовиться к похоронам.

— Ты долго здесь будешь? — спросила жена, а Рикардо в ответ покачал головой, — Пойдём домой!

— А как же доктор? — спросил муж, прикрывая веки от усталости.

— А что он тебе скажет? — спросила несчастная женщина и сквозь нахлынувшую истерику начала плакать.

— Успокойся. Мы идём домой! — сказал Рикардо и в отчаянии взмахнул рукой.

***

Агиль сидел на кресле дивана и, убаюканный волной тишины, уходил в глубокий сон. Постоянные мысли о предстоящей экспедиции не давали покоя. Предложение Хьяльти было заманчивым, но настольно же опасным. Слухи о местностях и о болезнях, которые обнаруживались после приезда людей, были страшными. И поэтому, всему должно найтись объяснение. Доктор в полудрёме снова раскрыл карту Эквадора. Долгожданная командировка, впоследствии обернулось нежеланием ехать туда. Откуда этот страх и кто его вселяет?! Все мысли потихоньку растворились, проникнув глубоко в сон. Доктор Агиль, уснул с картой на груди в ординаторской и подрагивал черными усами. Через приоткрытое окно повеял лёгкий ветер, забросив за собою пыль. Она кружила над головой хирурга и пыталась пробраться в ухо. Пыль осела на мебель, диван и прочий предметы помещения. Маленькая, совсем незаметная пылинка, отличилась от остальных. Аккуратно, будто имея разум, она приблизилась к уху доктора, но, все планы пылинки, прервал внезапный храп, и доктор, почесал усы и перевернулся на бок. Пылинка взмыла над телом и с невероятной скоростью вылетела через дверную щель ординаторской. Она летела и пробиралась через суету санитаров и дежурных медсестёр.

***

Тем временем, мальчишку перевезли в морг. Холодное помещение, и мёртвое затишье. Белые застывшие тела рождали страх… Страх из-за картины перед глазами, что есть всему грань… Грань между жизнью и смертью. Именно это и пугало людей. Но для патологоанатомов это была работа. Хотя, кто знает, может, их это пугает ещё сильнее, так как каждый божий день видят эту грань. Осознают, что с каждым разом приближаются к ней. А может, всё вовсе и не так. Возможно, где-то там высоко-высоко души наблюдают за жизнью на земле. Но, правда ли это?!

В чистом, продезинфицированном помещении, усталый санитар на проходной храпел видя третий сон. Пылинка летела, будто к намеченной цели, и цель привела её в морг. Кружа над телами мёртвых, пылинка села на тело мальчика. Его голова была повязана вокруг лица, а большие пальцы ног привязаны друг к другу. Спустя минуту, пылинка снова взмыла, облетела тело вкруг и приземлилась на привязанную на большой палец табличку. Там была надпись: «Хоито Амброзио».

Пылинка, словно живая, подскакивала, пробираясь под простыню и добралась к груди, где проходил шов. Кровь застыла, а кожа, плотно пришита. Но пылинка нашла пространства между швами и пробралась внутрь. Потом через щель в окне в комнату стали просачиваться другие пылинки, потом они столпились в очередь, чтобы войти хозяевами… в тело умершего мальчика. И вскоре из миллионов маленьких пылинок, склеенных внутренней силой сцепления образовалось живое сердце. Внезапно оно сделало первый осторожный удар, словно проверяя свою жизнеспособность, потом второй, третий… Сосуды стали подключаться к жизненно важным органам. Застывшая кровь преобразовывалась в пыль. Все изрезанные раны и старые шрамы мгновенно начали регенерироваться. И тут, пыльное сердце забилось… Глубокий вход, и человек раскрыл глаза, цвета желтого песка, но через пару секунд очи обрели естественный, карий цвет. Мальчишка лежал неподвижно и дышал глубокими вдохами. Он не понимал, где находится. Оглядываясь по сторонам видел трупы, но не почувствовал страха, не чувствовал боли. Его глаза отражали лишь печаль и необъяснимую цель, которая силой двигала и произнесла чужим, не родным, хриплым голосом «Так не должно быть»