Мы недолго погостили у Ги де Лейна, а спустя восемь дней после нашего отъезда случилось ужасное несчастье. На него напали батутси, зверски его изуродовали и затем убили. Случилось это 10 января, в страшную для меня дату — это годовщина смерти моего сына Михаэля.

Ги де Лейн сам настоял на том, чтобы, несмотря на такое смутное время, вернуться в Конго, но ни он, ни я тогда, конечно, не подозревали, что дело может так ужасно для него обернуться. Ги де Лейн — один из тех людей, которые отдали свою жизнь за то, чтобы в Африке сохранились дикие животные.

Благополучно перебравшись через границу в Уганду, я там через пару дней встретил и Жака Вершурена, который, оказывается, на следующий день после нашего бегства тоже счел за благоразумное исчезнуть. Однако только на время. Вскоре он вернулся снова в Заир и выдержал там в отличие от многих других своих соотечественников-бельгийцев все эти годы неразберихи, происходившей тогда в стране.

— Вы что же, не знаете, что вас полиция ищет по рации по всей Восточной Африке? — спросил меня один англичанин, когда я уже много дней спустя сидел в Серенгети за ужином. — Ходят слухи, что вы в Конго схвачены мятежниками и брошены в тюрьму!

Ho, несмотря на все это, я и в последующие годы снова и снова ездил в Заир — то по приглашению новых национальных властей, то по зову доктора Ж. Вершурена. И всякое со мной там случалось. То таможенники требовали, чтобы я и вдова моего покойного сына оставили на границе свои паспорта, дабы быть уверенными, что мы вернемся. А то был такой случай. Я собрался посетить нового администратора парка Анисе Мбуранумве. Но административный корпус и его жилой дом находятся не непосредственно в самом Вирунга-парке, а несколько поодаль, в местечке Румангабо. А я не знал как следует дороги туда от границы, поэтому пограничники предложили мне взять с собой в провожатые одного конголезского солдата с молодой женой, которым как раз туда надо. По дороге к нам подсела в машину еще одна солдатская жена с ребеночком.

Приехав в Румангабо, мы Мбуранумве там не застали. Дома оказалась только его жена, поэтому мы поехали дальше, рассчитывая найти его в Руинди — главном штабе администрации национального парка. Однако наш спутник, солдат, настоял на том, чтобы мы поехали новой, мне совершенно незнакомой дорогой, утверждая, что она короче. Ну что ж, ему виднее, он ведь здешний.

Ho внезапно мы очутились перед железными воротами, оказавшимися въездом в лагерь конголезской воинской части. И, заметьте, без паспортов! Я хотел немедленно повернуть обратно, но постовой этого не разрешил: он, видите ли, уже сообщил о нашем прибытии коменданту лагеря, и тот хочет нас видеть.

Ворота распахнулись, мы въехали, и они за нами бесшумно закрылись. Что делать? Мы вылезли, и нас повели под конвоем через весь лагерь. При этом сопровождавший нас конвоир передал нас следующему, уже более высокому чину. Под конец нас вел уже лейтенант, с которым мы и вошли в комендатуру. Комендант — молоденький майор — спросил, что нам от него нужно.

— Ничего, господин комендант! — ответил я. — Мы хотим попасть в Руинди, в Вирунга-парк.

— Зачем же вы тогда заявились в расположение воинской части?

Действительно, зачем? Вопрос был логичен, и от него мне сразу стало как-то не по себе. С воинскими частями, да еще в военное время, такие шутки могут плохо кончиться. Поэтому я поскорее ответил:

— Я совершенно не знаю, каким образом мы сюда попали, господин комендант. Я не собирался сюда ехать. Спросите лучше у своего солдата, который указывал нам дорогу, для чего он нас сюда притащил.

Послали за солдатом, он явился, щелкнул каблуками, вытянулся по стойке «смирно», и тут выяснилось, что он просто не хотел со своей женой идти пешком и поэтому уговорил нас ехать этой дорогой. К счастью, у коменданта не возникло желания спросить о наших документах — а то хороши бы мы были!

Когда лейтенант провожал нас назад к железным воротам, я, чтобы не идти в тягостном молчании, спросил у него:

— Как вам здесь живется?

Ответ звучал коротко и ясно: «Восемьсот франков в месяц!» Затем за нами захлопнулись ворота, и мы, облегченно вздохнув, поехали дальше, в Вирунга-парк.

В другой раз, примерно через год после этих событий, однажды вечером у меня дома, во Франкфурте, зазвонил телефон. Меня спрашивал какой-то господин из Каира. Он сообщил, что меня хотят посетить два министра из правительства Гизенги. Вместе с министрами приехал и начальник полиции из Букаву.

Тут я должен сказать, что правительство Гизенги не было признано правительством ФРГ и не имело с нашей страной никаких официальных дипломатических отношений. Оно считалось прокоммунистическим. Вся история грозила стать очень таинственной.

Ho оба африканских государственных деятеля заверили меня, что правительство Гизенги приложит все усилия, чтобы сохранить в целости и сохранности оба национальных парка — Вирунга и Гарамба. Я же должен постараться уговорить как можно больше туристов из Европы и Америки поехать в Африку, с тем чтобы посетить эти парки. Такая просьба во время гражданской войны показалась мне обезоруживающе наивной.