– А ты что же думаешь, Китаец своих домочадцев на счетчик ставил?! Или родную дочь в лес вывозил?! Или, может быть, на пузо жене утюг ставил горячий, чтобы она ему котлет накрутила?! Если верить нашим материалам, то Витя – Китаец относился к жене и дочери с огромной любовью и старался для них сделать все, что было в его силах и немножечко больше!

– Значит, Маше повезло? – уточнил режиссер.

– Да погоди ты! – тряхнула Машка волосами – Я же говорю, по окончательному итогу нужно судить! А это все, как ты понимаешь, пока промежуточные результаты! Маша доросла до семи лет, и не более того! И ей, конечно, повезло в данный момент времени в том смысле, что ранец ей купили какой-нибудь этакий, от Гуччи, или Версаче, и форму школьную от Армани, понимаешь, о чем я? Итоги рано подводить! История только начинается! Не беги впереди паровоза, ладно? Вот закончу, тогда и будем итоги подводить – кому повезло, а кому не очень! Договорились?

– Договорились! – улыбнулся Григорьев. – Будем считать цыплят по осени!

– Вот и прекрасно! – Машка поймала за рукав проходящую мимо стюардессу и попросила еще виски. – Будем!..

…Естественно, Маша и Семен пошли в один класс и сели за одну парту. Маше понравилось учиться, потому что можно было читать, а самое главное, она могла научиться писать! Правда, буквально через неделю, Маше стало нестерпимо скучно сидеть за партой и писать палочки, крючочки и непонятные загогулины. Ей казалось, что ее одноклассники, включая и Семена, просто непроходимые тупицы и не могут думать и быстро делать то, что было легче легкого! И, наверное, наступил бы момент, когда Маша возненавидела бы учебу, но учительница, стройная Маргарита Игоревна, заметила способность Маши и стала давать ей индивидуальные задания. Так, например, Маша первой в классе, научилась писать свое имя, а также слово «мама», чем очень гордилась. А Семен больше делал успехи именно в математике, совершенно не проявляя интереса к чтению и письму. Так они и учились – Маша писать, а Семен – считать. По этому поводу Маша однажды высказалась, что она станет, когда вырастет, самой знаменитой на свете, писательницей, а Семен – как его папа, бухгалтером. Самым знаменитым на свете бухгалтером.

На это Китаец заметил, что скорее всего, знаменитых бухгалтеров не бывает, особенно, самых знаменитых на свете, а вот писатели и писательницы бывают. Маша подумала немного, переваривая полученную от отца информацию и выдала:

– Ну и ладно! Я буду писать книги, а Семен будет считать мои деньги! И моих читателей! У меня будет много читателей, которые будут покупать мои книги, чтобы я заработала много денег! Очень много! Даже больше, чем у тебя!

– Неплохой план, доча! – с улыбкой заметил Китаец – Молодец! Главное, учись, как следует! И будешь ты хоть писательницей, хоть актрисой!

– Не хочу актрисой! – сказала Маша, скорчив гримасу – Они все кривляются и выпендриваются много!

– Это точно! – засмеялся Китаец – Лучше и не скажешь, дочь! Ладно, будешь писательницей!

– А Семен, можно, будет мне деньги считать? – спросила Маша.

– Да конечно! – сказал Кмитаец – Если ты будешь ему доверять, то конечно! Пусть считает! Иначе для чего еще Шнайдеры нужны на свете?! – и Китаец захохотал.

Маша не поняла ни насчет доверия, ни насчет Шнайдеров, но тоже, на всякий случай, засмеялась и пошла к себе в комнату, прижав к груди плюшевого зайца, которого ей подарил дядя Мануил на день рождения в прошлом году, и с которым Маша почти никогда не расставалась…

…Слово «выкуп» Маша впервые узнала из книжки «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна». Точнее, она просто узнала, что такое слово существует, но в настоящем его значении немного сомневалась, потому что, судя по диалогу Тома и Гекльберри, когда они мечтали стать пиратами, «выкуп» был чем-то непонятным, как для Тома с Гекльберри, так и для Маши. Единственное, что она помнила из того самого короткого диалога Тома и Гекльберри у костра в пещере: « – Понимаешь, там только сказано, что нужно их держать до тех пор, пока они не выкупятся. Может, это означает, что их нужно держать до тех пор, пока они совсем не подохнут?

– Тогда и давай их сразу выкупим доской по башке! А то канители-то сколько: корми их да следи, чтобы не убежали.» Смысл слова «выкуп» при этом от Маши ускользал совершенно. Единственное, что она поняла, когда это слово прозвучало в их доме, так это то, что «выкуп» – слово очень плохое, примерно такое же, как «смерть». Почему-то, слово «выкуп» звучало вместе со словом «похищение». Про похищение Маша знала, но она не понимала, почему и «похищение», и «выкуп», когда их произносили отец и мама, а также дядя Мануил и мама Семена, которые в последние дня три буквально поселились в квартире Селиверстовых, всегда звучали вместе с именем Семена – ее верного закадыки. Мама Семена – красивая черноволосая стройная женщина, почему-то всегда ходила с красными заплаканными глазами, родители Семена и родители Маши постоянно о чем-то секретничали, запираясь в кабинете отца, не давая Маше присутствовать при этих их разговорах. Мама Маши тоже ходила встревоженная и очень-очень грустная. А отец буквально метал громы и молнии, часто срываясь на крик. Он частенько повторял, что найдет кого-то хоть из-под земли и закопает. Маша не понимал, зачем нужно было вытаскивать кого-то из-под земли, куда, совершенно очевидно, этот кто-то очень хорошо спрятался, чтобы снова его закопать. Вообще, в доме Селиверстовых происходило что-то непонятное и очень-очень тревожное. Но самое неприятно было то, что Семен заболел. Так Маше сказала мама, когда Маша спросила, где Семен. Мама ответила Маше, опустив немедленно наполнившиеся влагой, глаза, что Семен заболел и пока не сможет приходить к Маше.

Маша очень расстроилась и ушла играть в свою комнату. Одна. Она бесцельно перебирала свои игрушки, когда вдруг услышала из коридора громкий голос дяди Мануила, который звал отца Маши, почему-то называя его Китайцем. Маша не поняла, почему дядя Мануил называет отца Китайцем. «Разве он китаец?» – думала Маша, усаживая кукол за игрушечный столик и расставляя перед ними пластмассовый чайный сервиз. – «Китайцы не таки вовсе! Они бегают везде с узкими глазками и дерутся за справедливость Особенно Брюс Ли! А папа не бегает и не дерется, хотя он тоже за справедливость и очень сильный!»

Любопытство заставило Машу тихонько выйти в коридор и пойти вслед за дядей Мануилом. Тот дошел до небольшого тренажерного зала, в котором отец Маши бил красную боксерстую грушу руками и ногами. Маша спряталась за дверь.

– Иммануил – сказал Китаец, прекратив наносить удары по груше и вытерев лицо полотенцем, висевшим на одном из тренажеров. – Мы уже говорили об этом! Я не собираюсь прогибаться под каких-то мразей!

– Но это же мой сын, Виктор! – дрогнувшим голосом сказал Иммануил, бессильно опускаясь на невысокую табуретку с блестящими ножками. Китаец подошел к небольшому холодильнику, соящему в углу комнаты, достал из него бутылку водки и стакан, налил почти полстакана, подал Иммануилу.