Я вынул лезвие за когтевой шлиц на клинке, оно щелкнуло и зафиксировалось под прямым углом от рукояти. В памяти тут же всплыли воспоминания о том, за что мы в детстве ценили такие ножи. Ими, открытыми вот так, наполовину, очень удобно было играть в ножички.

Я хмыкнул, раскрыл лезвие до конца.

– Чего такое? Да острый-острый. Только вчера наточил, – сказал дед Фомка.

– Да вижу, – попробовав на палец наточенное острие, сказал я. – Ладно, пойду. Ты, дедушка, если надо, иди к своим удочкам. Дальше я сам.

– Сам? – Нахмурился дед Фомка. – Точно?

– Точно. А что тут такого? – Я улыбнулся.

Дед Фомка не ответил, только удивленно заморгал.

– Ты что, никогда не видел, как пацан ходит с ножиком в лес? – Спросил я с улыбкой.

– Нет, Володя, – поторопился он покачать головой. – Я никогда не видел, чтобы в лес с ножиком ходил ты.

– Все когда-то бывает в первый раз, – пожал я плечами и потоптал по подросшей почти по щиколотку зелененькой травке.

Дед Фомка потащился за мной, я, впрочем, был и не против. Рощица вымахала совсем недалеко и от дороги, и от одинокой абрикосы.

– А чего ты хочешь тут сделать, Володя? – Спросил дед Фомка, пробираясь за мной по зарослям.

– Сейчас дедушка. Подожди минутку, – сказал я, примеряясь к молоденькой и тонкой, но уже высокой акации. – Вот, эта подойдет.

– Рагатину вырезать. Чтобы снять рюкзак, – догадался дед Фомка. – Ну ножиком ты будешь долго возиться.

– За неимением других инструментов будем исходить из того, что есть.

– Давай я, – подошел дед Фомка – Вдруг форму попортишь. Мамка ж тебя тогда заругает.

– Да не, я разберусь, дедушка, – улыбнулся я, обернувшись к Фомке. – Но если хочешь помочь, то подержи деревце. Что б сподручней было резать.

Я опустился где потолще, чтобы ровная часть стволика получилась подлиннее, а потом принялся резать мягкую сочную кору, делая выемки по обе стороны ветки. Надо сказать, физическое состояние Вовы оставляло желать лучшего. Уже минуты через две работы, я покрылся испаренной и почувствовал, как майка под рубашкой липнет к телу. Мышцы на слабых руках мальчика просто горели огнем.

Когда акация поддалась, мы с дедом Фомкой, остерегаясь молодых иголок, сняли деревце с аккуратного пенечка. Стали очищать от лишних веток и игл. Срезав шарообразную, едва-едва отросшую крону, оставили самые крепкие палочки рогаткой.

Так, вооружившись своим кустарным инструментом, я и пошел под абрикос.

– Давай помогу, Володя, – дед Фомка тоже взялся за стволик, когда я потянулся им к лямке портфеля.

Мы стали пытаться поддеть лямку, чтобы отцепить мою сумку от сучка. Не сразу, но это у нас получилось.

– Лови! Лови, Володя! Щас рухнет! – Крикнул задравший голову дед Фомка.

Потревоженный портфель зашатался, а потом соскользнул с сучка и упал прямо мне в руки.

– Сняли, – улыбнулся старик, откладывая рогатину. – Ну ты молодчина, Володя. Вон как придумал.

Потом дед недоуменно посмотрел на то, как я тут же опустился на корточки, открыл золотистый нажимной замок сумки, стал рыться в учебниках. Тут же достал учебник русского языка за пятый класс. Так, ясно. Значит, я заканчиваю пятый класс. Выходит, мне одиннадцать или двенадцать лет.

Торопливо раскрыв учебник, я извлек хранящуюся в нем зеленую тетрадку. Стал читать. Лицевая ее сторона гласила: «тетрадь по русскому языку. Ученика пятого "Д" класса Медведя Владимира Сергеевича.

– Медведя, – произнес я задумчиво. – Вот так фамилия мне досталась.

– Володя, а ты чего? – Услышав, как я бормочу себе под нос, спросил дед Фомка.

– Да ничего-ничего. Проверяю, не потерялось ли чего.

Торопливо развернув тетрадь, я дошел до первого пустого листа. Прочитал: «Двенадцатого мая. Классная работа».

Значит, сегодня двенадцатое мая. Пятница. Закрыв тетрадку, я обратил ее задней стороной. Там меня встретили Законы Пионеров Советского союза. Что ж, ситуация обрисовывалась все яснее и яснее. Я умер и очнулся в теле мальчика Вовы Медведя из пятого «Д» класса. Мне двенадцать лет, и живу я в… А какой это город? На мой родной Курганинск совсем не похоже.

Я вернул тетрадь в учебник, сунул книжку обратно в сумку. Потом достал дневник.

– Слышь, Вов, – опустился рядом дед Фомка. – Так, может, все-таки расскажешь, чего у тебя такого в школе твориться?