– Я здесь ради этого, – сказал ему брат, демонстрируя свой альков, тесный, низкий, словно подземелье, – и ради сводчатого потолка, и ради стопок книг, и ради портретов наших предков, которые ты видишь вон там. Порой я рассматриваю их, чтобы не перестать их ненавидеть, потому что это из-за них я страдаю и скучаю!

– Как с тобой тяжело! Если бы не твоя слабость и болезненная нерешительность, перед тобой были бы открыты все двери, все дороги; ты же боишься славы, как кролик ружья. В конечном счете это твое дело, и поскольку ты не будешь говорить ни с кем, кроме меня…

– О чем?

– О твоем презрении ко всем нашим – чувстве, недостойном ни их, ни тебя, ни меня.

– Ах, это были милые шалопаи!

– Да, я знаю эту старую песню: надо выздороветь, успокоиться, собраться с духом. Ну так вылечись, успокойся, соберись с духом, потом я тебя выслушаю. Однако я приехал не для того, чтобы тебя нервировать. Пойдем ненадолго в парк.

– Нет, ни в коем случае.

– Ладно, брат, тогда давай поговорим.

– Да, мне нужно разрешение на открытие кабака для… для… Доротея тебе расскажет.

– Хорошо. Но ты ошибаешься, полагая, что таким образом можно оздоровить наших крестьян.

– Если в результате хотя бы один из них справится с нищетой, бедностью или просто с нуждой, это уже можно будет считать победой.

– Но будет обижен кто-то другой, кто хотел бы получить такое же разрешение, а также люди, живущие рядом, – подобное соседство может им помешать; ты будешь поощрять вредное пристрастие и окажешься причиной слез еще одного десятка женщин, которые в день выплаты жалованья будут горько плакать. Ну что же! У всех свои представления о благотворительности. Но поскольку ты очень этого хочешь, я сделаю то, о чем ты просишь.

– Да, буду тебе очень признателен. Хочешь кофе?

– Да, пожалуй.

Граф Франц встал и направился к звонку. Он сутулился, руки дрожали. Отто окинул его взглядом мошенника, оценивающего, какое наследство может оставить родственник.

– Слушай, Франц, – сказал Отто, когда Антуан принес кофе. – Всеми делами нашей семьи занимаюсь именно я, но так сложилось не потому, что я этого хотел; здесь отчасти есть и твоя заслуга.

– Опять ты об этом. Я здесь ни при чем. Конечно, в своей усталости и утомлении, к тому же страдая жестокой мигренью, я мог кое-что переложить на тебя. Но я уверен, что решение семейного совета, в ходе которого меня обязали доверить тебе практически все дела, спровоцировано тобой.

– Нет, таково завещание нашего отца. Согласно его воле, я должен был заменить тебя, если ты свернешь с правильного пути.

– А правильный путь – это…

– Умоляю, не будем вдаваться в детали. Ты знаешь, что я употребляю власть в наших общих интересах. Ну и… капитан Отто не способен к разного рода метафорам и иносказаниям, он прямиком идет к цели, к тому же знает, что найдет в брате мудрость, осторожность и рассудительность. Так вот: брат, я собираюсь жениться.

– Отлично.

– Ты не спрашиваешь на ком?

– Какая мне разница!

– Возможно. Наш отец собирался женить тебя на графине Эдит, он договорился с ее отцом.

– Да.

– Ты отказался следовать его воле. Ты был свободен. Но верно и то, что ты слегка запятнал репутацию нашей семьи. К тому же это не понравилось императору.

– Ну и что? Мне всё равно.

– Тебе, диковатому, задумчивому, склонному к созерцаниям одиночке, слушающему пение сверчков и считающему искры в камине графу Францу, это подходит. Со мной же, солдатом, и солдатом честолюбивым, дело обстоит иначе.

– Понятно.

– Так вот, мне бы хотелось искупить твою вину; прежде всего скажи: ты точно не желаешь жениться на Эдит?

– Я же неизлечимо болен.

– Ты не рассердишься, если на ней женюсь я? Это почти мой долг.

– Нет.

– Придешь ко мне на свадьбу?

– Нет.

– А почему? Это может показаться неодобрением.

– Я несчастный смертельно больной человек. Нет, никогда, никогда я не захочу с ней встречаться.

– Почему?

– Она – призрак той жизни, которая у меня могла бы быть. Нет, я не желаю ее видеть.

– Ну, значит, ты напишешь, что ты болен, сделаешь…

– Да, всё что захочешь в обмен на разрешение открыть кабак.

– Ты не воспринимаешь мои слова всерьез!

– Ну, всё в этом мире чем-то уравновешивается.

– Франц!

– Ох, ну это же общее место, философская аксиома. Оставь в покое усы. Кстати, Отто, графиня Эдит очень богата?

– Вероятно, брат. А что, ты бы хотел, чтобы я женился на очень бедной – ради равновесия?

– Но это было бы более подходяще, поскольку, я полагаю, сам ты не очень богат – у тебя состояние младшего брата, которое ты изрядно потратил в юности.