Как он был прав!

Это было в Касимове на Оке, обыкновенном русском городе с небольшим татарским привкусом. Сколько же звезд спустилось с неба на этот маленький кусочек Российской земли во время съемок фильма «Инкогнито из Петербурга»!

Я вспомнил название фильма и только теперь понял, кто же этот самый «Инкогнито из Петербурга».

Не уважаемый, а обожаемый всеми Сергей Николаевич! Немногословный, с огромны чувством собственного достоинства, несколько настороженный против амикошонства, к которому он не хотел привыкать ни при каких обстоятельствах. Смешной, но не пошлый. Остроумный, но не скабрезный. А самое главное, при всей своей популярности, мало кому известный.

Снимаясь в Касимове, мы обедали – где придется. Курили, что попадется, пили, что с большим трудом найдется.

А по Оке ходили пароходы. Да не просто пароходы, а интуристовские. А на пароходах были буфеты. Тоже интуристовские. Остальное понятно…

Надо было как-то проникнуть в эти буфеты и отовариться. Не знаю кому, но кому-то пришла в голову гениальная мысль! Уговорить ради общей пользы Сергея Николаевича нанести визит вежливости капитану одного из этих самых интуристовских пароходов. Выбрав подходящий момент, когда к причалу города Касимова пришвартовался этот самый пароход с буфетами, Сергей Николаевич, сквозь охрану, прошествовал в каюту капитана. И через пару минут так же чинно сошел с парохода.

Пароход дал гудок и отчалил. Ни тебе икры, ни тебе сигарет, ни тебе всего остального. Только легкий приятный запах французского коньяка от нашего парламентера.

Но никто, ни на секунду не усомнился в нашем посланнике. Через минуту мы узнали следующее. Благодаря огромной любви капитана к нашему представителю общественности, вся киногруппа была приглашена на банкет по поводу дня рождения Сергея Николаевича, который имеет место быть на обратном пути этого самого парохода.

И вот, через несколько дней от причала города Касимова раздался призывный гудок долгожданного парохода, и мы всей группой берем на абордаж и пароход, и капитана, и буфеты, и торжественный стол, уставленный яствами в честь юбиляра.

Тосты, песни, объяснения в любви, поздравления! И громогласное объявление капитана: «Всем! Всем! Всем! Вместо трехминутной остановки, будем стоять до упора!»

На другое утро я подошел к Сергею Николаевичу с небольшим сувениром по поводу его дня рождения.

Сергей Николаевич посмотрел на меня грустными глазами и как-то застенчиво сказал:

– Что делать, Олежек, – пришлось соврать. Такой уж у меня складень ума.

Есть такая больница – 25 Октября (ныне – Александровская). Я волею судеб оказался там после автомобильной аварии и провалялся полгода. Меня выписали, и я буквально через несколько месяцев, как стал ходить, решил сделать материал об этой больнице. Туда Сергей Николаевич поступил на операцию. Его положили на мою койку! Я прихожу, и ко мне подошел Феликс Александрович Гурчин – хирург, который должен был оперировать Сергея Николаевича, классный хирург! – и говорит:

– Юра, ты подойди, поговори, познакомься. Постарайся настроить его как-то, чтобы он не боялся операции.

Мы сидели, разговаривали о том о сём. Я вашему папе рассказал, что недавно сам был в этой клинике и даже на той же самой койке лежал.

– Врачи здесь отличные, Сергей Николаевич. Не волнуйтесь, всё будет хорошо.

А если у вас есть какие-то сомнения, тревоги, задайте свои вопросы Феликсу Александровичу. Он всё расскажет.

Реакция Сергея Николаевича меня ошеломила, меня восхитило его мужество перед операцией:

– Юрий, запомните: настоящий мужчина не плачет в жилетку. Настоящий мужчина плачется в декольте.

Ленфильм был шефом, или как это называлось тогда, комбината «Апатит», что находился в городе Кирове, на севере. Мы выступали на официальном торжественном мероприятии во дворце Культуры. Потом нас дирекция пригласила на банкет в новый ресторан, назывался он «Вудъявр», на берегу озера. После нашего выступления все сели за столики и стали выпивать. Потом – танцы. Каждая лишняя рюмка у всех этих граждан вызывала свободу. И все в перерыве между танцами бежали к нашему столу и к Сергею Николаевичу. Его по плечу похлопывали: «Сергей Николаевич! Да вы наш любимый!» Там кто-то его уже обнимает. А он сидит вначале без движения, в бешеном состоянии, говорит: