— Вот именно! Нет у нас автоматического оружия. А значит, давайте считать. Пусть в первом и втором залпе мы уничтожим пять-шесть диверсантов. Пусть, после этого, в третьем залпе — ещё пять человек. Но остальные-то останутся в живых, залягут, спрячутся и начнут отстреливаться. И что мы им сможем противопоставить, когда они в нас гранаты начнут кидать? Я ж говорю: шансов выжить у нас не будет.

— Красноармейцы не боятся смерти, — выкатил последний аргумент Воронцов и, с вызовом посмотрев на меня, добавил: — Мы с тобой не раз под смертью ходили. И ни ты, ни я не испугались. Так стоит ли бояться её сейчас?

— Никто её не боится, но просто умирать нужно с пользой для дела, а не просто так, — парировал я его тезис и напомнил: — Если мы сложим головы, что будет с Алёной и пленными? Кто придёт к ним на выручку?

И, судя по тому, что чекист глубоко задумался, мои доводы показались ему более убедительными, чем его.

Через минуту молчания он вздохнул и, посмотрев на меня, произнёс:

— Хорошо, если мой план не подходит, как будем действовать?

— Почти так же, как вы, товарищ лейтенант госбезопасности, и предложили, только с небольшими изменениями, — с готовностью сказал я. Потом, поднявшись на ноги, поведал о тех самых внесённых изменениях, которые должны были не только поспособствовать более эффективному уничтожению врага, но и довольно серьёзно увеличить наши шансы на то, чтобы после боя остаться в живых.

И первой целью в этом плане было уничтожение секрета. Эти два диверсанта, что охраняли лагерь с нашей стороны, мешали, сковывая наши действия. Они могли предупредить основную часть противников о возможной опасности, если бы сумели заметить нас. А потому нам (точнее, мне) необходимо было уничтожить этого противника в первую очередь и к тому же без шума. Но как уничтожить врага, не приблизившись к нему и не застав врасплох? Так как у меня маскхалата не было, а на часах был полдень, то о незаметном сближении речи идти не могло. Значит, мы должны были действовать так, чтобы противник сам подошёл. И когда это случится, он будет уничтожен.

Согласно моему плану, чекист с подпольщиком продолжают движение на телеге вперёд. На подступе их останавливает секрет. После чего я открываю по нему огонь. Но стреляю не с этой позиции, а с дистанции более двух километров. Я помнил, что звук выстрела в лесу слышен издалека, но сейчас был ветер и изредка сквозь сизые тучи прорывался дождь, а потому я посчитал, что за звуками леса и деревьев дистанции в два километра будет вполне достаточно, чтобы ликвидируемые о своей ликвидации узнали только, когда умрут.

— Вон с того дерева, — я показал рукой за спину на дуб, растущий в километре от нас, — будет прекрасно видна и дорога, и тот, кто останется в секрете. Думаю, что, когда ваше приближение заметят, один к вам подойдёт для проверки, а второй будет его прикрывать. Вот прикрывающего-то я и грохну первым.

Воронцов посмотрел на возвышающуюся над остальными верхушку очень высокого дерева и спросил:

— А ты уверен, что с того места сможешь разглядеть тех, кто в охране?

— Скорее всего — да. Ты же не забыл, что я могу довольно далеко видеть, — напомнил я и показал ещё на пару деревьев: — Если что, огонь ещё можно вести вон с той сосны, что растёт правее, в двухстах метрах от дуба. Или вон с той, что левее метрах в трёхстах. Только вот с соснами повозиться придётся, там веток внизу не растёт. Значит, по стволу нужно будет лезть, применяя верёвки, как кошки у альпиниста. Однако хотелось бы такого счастья избежать.

— Эта да. Сил на такой подъём много нужно, а ты сейчас выглядишь не как скалолаз, а скорее как леший какой-то забинтованный, — логично подметил чекист, меня подбадривая, и спросил: — Хорошо, а дальше что? Вот уничтожил ты секрет. Мы стоим там, но после этого-то нам всё равно придётся вступить с ними в бой.

— Придётся, но только не нам, а мне. И не в ближний бой, а в дальний.

— То есть ты их будешь расстреливать всё с того же дуба?

— Нет, я передислоцируюсь вот на это дерево, на которое только что лазил. Отсюда они у меня будут как на ладони.

— А почему сейчас отсюда по ним не стрелять? — не понял Твердев.

— Да потому что расстояние маленькое и звуки выстрелов будут слышны! — хором ответили мы с Воронцовым, а потом я добавил: — Одного уничтожу, а второй, услышав звук, спрячется и поднимет тревогу. Поэтому нам нужна дистанция! Понятно?

— Понятно, — закивал тот и, вероятно, ещё намеревался что-то спросить.

Но в разговор вернулся Воронцов:

— С расстоянием ясно, но неясен вопрос насчёт уничтожения основной группы. Ты же не хочешь сказать, что всех их перещёлкаешь, а они даже глазом моргнуть не успеют? Их же много. Поэтому они увидят убитых и будут прятаться, занимая оборону. Сам же об этом говорил.

— Обязательно спрячутся, поэтому быстрого боя, как в случае с артиллеристами, здесь у нас не получится. Уж больно их много сосредоточено в одном месте, и все они находятся на прямой видимости друг от друга. Так что работать по ним будем медленно. Есть у меня идея, как сделать так, чтобы и они все умерли, и мы на них в атаку не шли, — сказал я, а потом негромко вздохнул: — Жаль, конечно, что Фрица с пулемётом под рукой нет.

Твердев, ошеломлённо посмотрел на меня, потом на Воронцова и, набравшись храбрости, прошептал: