Эмма и Байрон озадаченно переглянулись.

– Крионика. "Алькор", - сказал я.
– Сосуды Дьюара с жидким азотом. Где они собираются делать промывку и первичную заливку?
– Глядя на своих собеседников, я внезапно понял, что они понятия не имеют, о чем я говорю. И тут же до меня дошло, что имели ввиду они.
– Вы хотите сказать, что собираетесь все сделать сами? Неужели вы и впрямь хотите заморозить его голову и опустить ее в тот колодец с мерзлотой? Пожалуйста, скажите "нет"!

– Юрек Рутц называл вечную мерзлоту крионикой для бедняков, - сказал Байрон.

– Нет, - ответил я.
– Ничего подобного. Не существует вечной мерзлоты, которая обладала бы подходящей температурой. Кроме того, в условиях глобального потепления, вечная мерзлота на Аляске исчезает. Тает.

– Может быть, - произнес Байрон.
– Но я добрался аж до скальной породы, и там сплошная мерзлота! Готов спорить: потребуется немало времени, чтобы все это растаяло.

– Это безумие, - сказал я.
– Вы подумали о ледяных кристаллах? Чем вы воспользуетесь для защиты от переохлаждения?

– Вы об ожогах холодом?
– Спросил Байрон. Его глаза блестели безумным светом.
– Мы с Юреком Рутцем все рассчитали. Я погружу его голову в сахарный раствор и помещу в герметичную упаковку. Примерно так же делается мороженая лососина. Так что потом голова оттает без проблем.

– Вы собираетесь заморозить ее в холодильнике?

– Нет, мне не придется. Мы просто подождем достаточных холодов. Когда температура упадет до сорока или пятидесяти градусов ниже нуля, мы вынесем ее на крыльцо и оставим там на пару часов. Этого должно хватить. Заетм мы опустим ее в колодец и завалим его камнями. Надежнее пирамид! Оглянувшись, он бросил взгляд на Юрека Рутца.
– Разве не так, Рутц?

Я тоже посмотрел на Юрека. Он спал. Тогда я сказал:

– А что заставляет вас думать, будто он умрет именно в то время, когда на дворе будет минус сорок-пятьдесят градусов?

В ответ Байрон П. Буттитль подмигнул.

Тут Эмма Рутц решила, что Байрон выложил мне достаточно секретов и спросила его, готов ли Юрек к купанию. После того, как Байрон выкатил кресло с Юреком Рутцем из комнаты, она повернулась ко мне:

– Вы женаты, мистер Марусек?

– Раньше был. Но не сложилось.

– Мне очень жаль. Надеюсь, в ближайшее время вам суждено кого-нибудь встретить. Вы хоть пытаетесь найти?

– Да, конечно, - сказал я.
– Но Аляску вряд ли можно назвать раем для одиноких женщин.

– Да, я слышала об этом.
– Поднявшись, она покопалась в ящике стола и достала чековую книжку.
– Нынче молодым трудно объяснить, что это такое провести всю жизнь с одним человеком. По-моему, это грустно.

– По-моему, тоже.

Она выписала чек и протянула его мне. Он был на сто долларов.

– Считайте это авансом.

Я отдал его обратно.

– Я больше не собираюсь писать эпитафий.

– Тогда это вам за уже проделанную работу, - и она снова протянула мне чек.

И я взял. Я аккуратно сложил чек пополам и спрятал его в карман рубашки. Мы, писатели, настоящие вещи пишем не для денег, а ради бессмертия. Эта работа принесла мне около двадцати центов в час.

– Но, прошу вас, не сдавайтесь, - продолжала Эмма.
– Теперь, когда вы знаете все...

– Теперь стало еще хуже. Кроме того, я не умею писать эпитафий.

– Еще как умеете! Просто вам нужно немного поменять стиль. Вот, попробуйте. Повторяйте за мной: Юрек Рутц.

– Юрек Рутц.

– Вот видите? Видите, как просто!

* * *

Вот так, мистер Дозуа. Одни открывают кометы, а другие расчленяют и едят маленьких детей. К бессмертию ведет множество путей. В начале этого письма я обещал сделать Вам предложение. Сейчас я его сделаю, так что потерпите еще немного.

В тот момент мне следовало направиться прямо в полицию, но что я мог им предложить кроме пустопорожней болтовни и многообещающих подмигиваний? В штате Аляска нет закона, запрещающего людям умирать у себя дома. Как и закона, запрещающего быть похороненным, в данном случае, у себя на заднем дворе. Так что я оставил мысль о полиции, положил деньги в банк и постарался забыть о Юреке Рутце. Но мои мысли упрямо возвращались к нему, и я понимал, что не освобожусь от этого никогда, пока не попытаюсь написать эпитафию еще раз. И тогда я установил кухонный таймер на один час и сказал себе: буду писать, пока он не зазвонит, после чего закончу с этим делом навсегда. Интересно, что часа мне не понадобилось. Окончательный вариант эпитафии родился минут через десять.

Теперь свободный, я вернулся к нормальной жизни. На носу было Рождество, новогодние праздники и вторая часть лыжного сезона. Как раз наступила Ла Нинья, и погода была необычно мягкой. Я не вспоминал про Юрека Рутца до середины января, пока через Комитет общественного планирования не узнал о том, что Музей Авиации подписал с властями Аляски новое десятилетнее соглашение. Они отвергли предложение четы Рутц.

Я позвонил Эмме Рутц.

– С Новым Годом, - сказал я.
– Как поживаете? Как здоровье Юрека Рутца?