«О! брат мой, что ты скажешь? – воскликнул Галип. – Хватит! Я не хочу, чтобы ты умер, как те самозванцы, которые возомнили себя моим господином».

«Я ничего не боюсь, – ответил отшельник. – Если ты сможешь представить меня принцу, я тотчас же с уверенностью пойду к нему».

Галип соответственно представил его, и старик сообщил Калиду, что он может помочь ему выполнить герметическую работу, что он знаком с адептом-отшельником из уединенных мест Иерусалима, который, благодаря просветлению от Божества, получил сверхъестественную мудрость и, по его собственному признанию, обладал драгоценным даром. Количество золота и серебра, которое он привозил каждый год в Иерусалим, было убедительным доказательством этого факта.

Солдан представлял опасность ложных обещаний почтенного человека и предупреждал его, как много обманчивых и хвастливых авантюристов уже встретили свою смерть. Отшельник, однако, упорствовал в своих уверенных утверждениях, и Калид, услышав описание Мориена, приказал Галипу, своему рабу, сопровождать старика с достаточным эскортом в Иерусалим, куда они в конце концов прибыли после многих трудов, и были рады обнаружению Мориена, который под своей власяницей, как говорят, сохранил вечно молодой облик. Галип сразу узнал его, приветствовал его от имени своего господина и убедил вернуться к принцу, который принял его с безграничным удовлетворением и занял бы его в мирской ситуации при своем дворе. Мориен, однако, был намерен только обратить Калида; он поведал ему тайны христианства, но, несмотря на свою мудрость, не смог достичь желаемой цели. Тем не менее, он, по-видимому, открыл ему секрет трансцендентной науки, и беседа Мориена и Калида была записана на арабском языке и переведена на латынь и французский языки.

Дальнейшая история Мориена не зафиксирована. В собраниях герметической философии есть несколько небольших трактатов, приписываемых Калиду, а также Галипу, который, по-видимому, принимал участие в тайне. Сам Мориен упоминается как автор трех работ, которые, как говорят, были переведены с арабского, но их подлинность, конечно, весьма сомнительна. Первая называется Liber de Distinctione Mecurii Aquarum , рукописная копия которой существовала в библиотеке Роберта Бойля. Вторая – Liber de Compositione Alchemiae , напечатанная в первом томе Bibliotheca Chemica Curiosa . Наконец, появилось несколько изданий трактата под названием De Re Metallica, metallorum Transmutatione, et occulta summaque antiquorum medicina libellus . Впервые он был напечатан в Париже в 1559 году.

Бэкон и Арнольд, один из которых появился в начале, а другой в конце XIII века, ссылались на Мориена как на авторитетного автора среди герметических философов, а Робертус Кастренсис уверяет нас, что он перевел книгу Мориена с арабского языка в 1182 году.

В Liber de Compositione Alchemiae содержится герметическая беседа между Мориеном, Калидом и Галипом. Она апеллирует к авторитету Гермеса, который, как утверждается, был первым, кто открыл великий магистериум, секрет которого он передал своим ученикам. Она объявляет prima materia единой, цитируя свидетельства мудрого царя и философа Геркулеса и адепта Арсикануса, а также другие псевдоавторитеты, которые гораздо больше дискредитируют дату диалога, чем поддерживают рассматриваемую алхимическую теорию.

Универсальный гений Альберта в сочетании с похвальным любопытством столь великого философа, как говорится в оригинальных «Жизнях философов-алхимиков», не позволили ему пройти мимо герметической науки, не уделив ей должного внимания.

Контравторитеты, признавая, что в научных вопросах его следует считать самым любознательным и пытливым из детей человеческих, решительно утверждают, что демонографы ошибочно включили его в число магов и что в двадцати одном прекрасном томе фолио, составляющих его opera omnia , нет и следа колдовства. В одном месте он официально заявляет, что «все эти истории о демонах, рыскающих в воздушных сферах и от которых можно узнать тайны будущего, являются нелепостями, которые никогда не могут быть допущены трезвым разумом». Труды о невероятных тайнах, столь часто приписываемые ему, поэтому осуждаются как поддельные, поскольку Альберт Великий не имел к их созданию никакого отношения, как и к изобретению пушки и пистолета, которое приписывал ему Маттиас де Луна.

Однако уже в 1480 году Великая хроника Бельгии записывает его как magnus in magia, major in philosophia, maximus in theologia . Бесполезно историкам его ордена утверждать, что Альберт никогда не занимался герметическим искусством, говорит анонимный автор. Одни только его книги – те, которые принадлежат ему бесспорно – свидетельствуют о его алхимической эрудиции, и как врач он тщательно исследовал то, что касается естественной истории, и прежде всего минералов и металлов. Его уникальные эксперименты записаны в Secretum Secretorum , который впервые появился в Венеции в 1508 году.

Михаэль Майер заявляет, что он получил от учеников святого Доминика секрет философского камня, и что он, в свою очередь, передал его святому Фоме Аквинскому; что он обладал камнем, естественным образом отмеченным змеей и наделенным столь замечательным свойством, что, будучи помещен в место, кишащее такими рептилиями, он выманивал их из укрытий; что в течение тридцати лет он использовал все свои знания как маг и астролог, чтобы построить из металлов, тщательно отобранных под соответствующим планетарным влиянием, автомат, наделенный силой речи, и который служил ему как непогрешимый оракул, отвечая ясно на все виды вопросов, которые могли быть ему предложены. Это был знаменитый Андроид, который был разрушен святым Фомой под впечатлением, что это было дьявольское изобретение.

Самая чудесная история о его магических способностях сохранилась в истории Парижского университета. Он пригласил Вильгельма II, графа Голландии и короля римлян, на ужин в свой монастырский дом в Кельне. Хотя была середина зимы, Альберт приказал накрыть столы в саду монастыря; земля была покрыта снегом, и придворные, сопровождавшие Вильгельма, роптали на неосторожность и глупость философа, подвергшего принца суровой погоде. Однако, когда они сели, снег внезапно исчез, и они почувствовали не только мягкость весны, но и сад был полон благоухающих цветов; птицы летали, как летом, распевая свои самые восхитительные мелодии, а деревья казались цветущими. Их удивление от этой метаморфозы природы значительно усилилось, когда в конце трапезы эти чудеса мгновенно исчезли, и холодный ветер начал дуть с привычной для него суровостью.