Шрифт:
А вышло все как раз наоборот, Халед часто мрачнел, замыкался в себе. Когда она его о чем-нибудь спрашивала, отвечал рассеянно и невпопад. И что самое обидное, Надия не могла найти этому объяснения.
Как-то он спросил ее:
– Когда ты собираешься уезжать домой?
Она не поверила своим ушам:
– Ты что, хочешь, чтобы я уехала?
– Я не хочу. Но если говорить откровенно, мне было бы спокойней знать, что ты далеко.
– Значит, тебе все равно, с тобой я или нет?
– Вовсе не все равно. Но у меня такое ощущение, что я могу накликать на тебя беду.
– Какую беду? Что со мной может случиться?
Он промолчал.
Надия долго терялась в догадках, что имел в виду Халед. Его странные слова не давали ей покоя. Наконец она решила объясниться с ним, поговорить начистоту.
– Ты уедешь со мной, Халед? – откровенно спросила она. – Я нужна тебе?
– Да. Я бы очень хотел уехать с тобой. Но думаю, что не имею права.
– Что значит «не имею права»? Тебя смущает, что я была замужем?
Халед от этого вопроса даже растерялся.
– Мне никогда не приходила в голову такая глупая мысль.
– Что же тогда?
– Дело как раз во мне. Я не могу быть с тобой. Это может для тебя плохо кончиться. Пойми, я как прокаженный: способен заразить любого, кто рядом.
– Какая-то мистика! – Надия была в отчаянии. – Халед, ты что-то скрываешь от меня!
– Скрывал, – горько сказал он. – Но больше скрывать не могу. Ты вынуждаешь меня сказать правду. Я уверен, узнав ее, ты отвернешься от меня. Все равно – слушай. Я совершил ужасные вещи…
Он замолчал, силясь собраться с мыслями.
– Но, Халед, если ты что-то совершил, нужно просить прощения у Бога и людей, а не зарываться в нору и не изводить себя угрызениями совести. Пусть ты понесешь наказание, но будешь прощен. Будешь жить как все нормальные люди – честно и спокойно. Нет такой вины, которую нельзя было бы искупить… И потом, мне кажется, что ты просто наговариваешь на себя.
Халед отрицательно покачал головой.
– Ты украл?
Он лишь улыбнулся. Она спросила чуть слышно:
– Ты убил человека?
– Многих…
Она опустилась на стул. Силы покидали ее.
– По моей вине погибло много людей. Ты говоришь – искупить вину… А у кого мне просить прощения, Надия? Ты и твои друзья и еще эти бедные люди, что вокруг нас, способны понять и, возможно, простить. Но другие не простят.
– Другие? Кто это другие?
– Слушай, неужели ты до сих пор не поняла, кто я? Как оказался здесь? Зачем понадобилось посылать вертолеты, чтобы разделаться со мной? Не догадываешься?
Лицо Надии было белым как мел.
– Кто же ты?
– Я – «тихий американец». Агент Центрального разведывательного управления США…
10
Он сидел на балконе и смотрел в бинокль. Море серебрилось в лучах утреннего солнца. Почти у самого горизонта темнели узкие полоски – там, вдали от берега, застыли корабли американской эскадры.
Надия подошла к нему, положила руку на плечо.
– Халед, мне нужно что-то сказать тебе.
Он отложил бинокль, повернулся в скрипучем кресле.
– Я знаю, Халед, ты рассердишься… Но поверь, дорогой, я не могла иначе… Так вот, пока ты спал, я записала твою исповедь. Вот она.
Надия протянула ему несколько отпечатанных на портативной машинке листков.
Халед взял их здоровой рукой, положил на колени и спросил:
– Ты записала все, о чем я рассказывал?
– Посмотри сам.
Он пожал плечами, начал читать первую страницу: «Я, Халед Мурси, пишу все это в здравом уме. Начинаю с этих слов, потому что был тяжело ранен, когда меня хотели уничтожить. Но я выжил. И теперь считаю, что имею право рассказать правду о себе и тех, кто хотел бы ее похоронить вместе со мной.
Я американец, хотя среди моих предков есть арабы – ливанцы, эмигрировавшие в свое время в США.
Я был агентом ЦРУ и сейчас горько в этом раскаиваюсь. Тот, кто раскаивается, часто говорит, что был обманут, введен в заблуждение. Не хочу никого винить – прежде всего виноват я сам. Я считал непогрешимой мою страну. Я искренне верил, что служу ее интересам. И во имя Америки я готов был на многое: плести интриги, причинять боль и страдания людям, натравливать их друг на друга.
Я был убежден, что нет людей благородней, чем те, кто руководит Америкой, и нет ценностей дороже американских.