Пока Тэцудзи говорил, Уми молчала, хмуро уставившись в пол. Больше она не выказывала недоверия, но и преклонить голову не спешила.

– Говоришь ты складно, не могу не признать, – хмыкнула Уми, когда Тэцудзи наконец закончил свой рассказ. – Вот только в то, что ты и впрямь наследный принц, не стану скрывать, верится с трудом. Но если бы ты смог чем-то подтвердить свои слова…

И впервые за всё время их беседы Уми посмотрела прямо на него: упрямство так и сверкало в не по-женски суровом взгляде.

Тэцудзи же замялся, гадая, какие доводы помогли бы ему перетянуть эту упрямицу на свою сторону.

– Раз одного моего слова недостаточно, то, думаю, вряд ли тебя убедит список фамилий приближенных ко двору знатных семей и самурайских родов, которые мой наставник заставлял зубрить, сколько я себя помню, – невесело усмехнулся Тэцудзи.

– Отчего же? – задумчиво протянула Уми. – Моя мать родилась в столице, в богатой самурайской семье. Они с отцом бежали от войны и так оказались в Ганрю. Если среди тех, кого ты назовёшь, я услышу фамилию матери, под которой она ходила в девичестве, то поверю, что ты и впрямь наследный принц.

От изумления у Тэцудзи едва не отвисла челюсть. Он наудачу ляпнул первое, что пришло на ум. Кто бы мог подумать, что якудза из далёкой восточной провинции окажется потомком самурайского рода? Если, конечно, мать Уми не приукрасила своё происхождение, чтобы впечатлить сватов и семью жениха.

Уми испытующе смотрела на него и ждала. Тэцудзи вполне мог не отвечать – он не обязан был оправдываться перед этой якудза! Но теперь в нём взыграл азарт: принцу хотелось доказать, что Уми заблуждалась на его счёт.

И он принялся заученно твердить имена, обладателей которых за долгие годы жизни во дворце знал если не близко, то в лицо. Кого-то ему доводилось видеть на приёмах отца, иные приходили с прошениями во дворец… Император считал, что каждый правитель должен быть хорошо осведомлён о том, кто ему служит и как долго. Поэтому его сыновей учили запоминать не только фамилии, но и семейные гербы того или иного рода. По одежде и регалиям можно многое узнать о человеке, даже не спрашивая его имени.

Длинный список фамилий вельмож и самураев перевалил уже за половину, а в холодном взгляде Уми так и не мелькнуло ни тени узнавания. Наконец, когда принц закончил и перевёл дух, Уми лишь пожала плечами и отвела взгляд.

И это всё, чем она решила его удостоить?

Больше Уми ничем не выдала своего разочарования, но Тэцудзи это уже не волновало. Его охватила досада. Он был уверен, что никого не упустил: за годы учёбы эти знания накрепко засели в памяти.

– Я готов поклясться, что назвал всех придворных и самураев, которые до сих пор служат моему отцу, – Тэцудзи скрестил лапы на груди, показывая, что сам факт неверия Уми оскорблял его до глубины души. – Раз среди них не оказалось фамилии твоей матери, то я бы крепко задумался, так ли хорошо ты знала, кто она такая на самом деле.

Эти слова, похоже, пошатнули уверенность Уми. На лице её промелькнуло какое-то болезненное выражение – и тут же исчезло. Неужели своими доводами Тэцудзи, сам того не желая, попал точно в цель?

В комнате повисло напряжённое молчание. Принц подумал было, что Уми обидели его слова и теперь она вообще больше не заговорит с ним. Но она всё-таки первая нарушила тишину:

– Фукуи. Отец говорил, что она из рода Фукуи.

Она. Не «матушка» и даже не «моя мать», а простое и безликое местоимение, за которым могло не скрываться ничего. Или же таилось столько невысказанных чувств, которые неспособно в себя вместить ни одно слово в любом человеческом языке.

Но лезть не в своё дело Тэцудзи не собирался. Куда больше его заинтересовала названная Уми фамилия.

– Это невозможно, – покачал головой он. – Хотя в исторических трактатах имя Фукуи встречалось мне довольно часто. Когда-то этот род и впрямь славился доблестными воинами, которые состояли в личной императорской гвардии. Но слава Фукуи давно померкла и осталась в прошлом: больше ста лет назад род прервался. Последний из Фукуи умер в ссылке на островах, не оставив потомков.

Уми ничего на это не ответила: лишь ещё яростнее принялась теребить край рукава, словно это могло хоть как-то помочь примириться с тем, что она сейчас узнала. С лица её окончательно сошли все краски, глаза потускнели. Сыграть такое искреннее смятение вряд ли было бы под силу простой девице, пускай она и мнила себя отпрыском старинного самурайского рода. Выходит, чувства её и впрямь оказались неподдельными. Какое, должно быть, разочарование охватило теперь Уми, когда она выяснила: её мать оказалась вовсе не той, за кого себя выдавала.