Любому, кроме меня.

– Я бы просто сделал выводы, господин обер-комиссар. – Эта игра слов оформилась в голове за десять субъективных минут. – Вы правильно подметили: сейчас мне нечем ответить. Но у меня хорошая память, неограниченный потенциал и определённого рода амбиции. Кто знает, о чём я вспомню через год-другой?..

– М-да. За последние два года угрожают мне впервые. – Ворошилов хохотнул, поправив излюбленную фуражку. Забавно: ему действительно смешно. – Знаешь, Геслер, людская наглость – она не ведает границ сама по себе. Чуть дашь слабину – и вот уже она, эта наглость, лезет изо всех щелей. Ты отдаёшь себе отчёт в том, с кем и как говоришь?

Только ускорение сознания позволяло мне «держать» на лице такое выражение, которое было сейчас необходимо. Я не проходил школу лицедейства, а самодеятельность на этом поприще, как правило, жестоко каралась. И тем не менее, обстоятельства вынуждали меня лезть во всё это дерьмо просто для того, чтобы не обнаружить себя в роли безвольной веточки, оказавшейся посреди бурного течения реки интриг, заговоров и чужих планов.

Но то, что Ворошилов резко перешёл ко встречным угрозам меня несколько удивило.

– Всецело, господин обер-комиссар. – Киваю под прицелом прищуренных глаз человека, в руки которому вверили судьбы не одного десятка аристократов помладше и постарше. – Я нагл, но честен и прямолинеен. Неужто было бы лучше, промолчи я, затаив обиду? Ещё в нашу первую встречу вы ясно дали мне понять, что с вами лучше вести диалог как можно более открыто. Что я сейчас и делаю.

Недоумение, быстро сменившееся привычной «пустотой» самоконтроля, когда ни одна эмоция не выбивается из спектра, отчего считать их становится задачей невозможной.

– Можно было сказать то же самое, но не столь… категорично. И, отвечая на твой вопрос: мне не известно ни о каких мерах в отношении Алексеевой, которые могли бы оставить следы в разуме. – Лжёт, хоть прямых подтверждений этому у меня и нет. Только косвенные, вроде прокола в начале нашего разговора и линии поведения, им выбранной. – И почему Алексеева ещё здесь, если ты заметил нечто, могущее угрожать её жизни и здоровью?

– Много причин, но основная – нечто исчезло, и ничего опасного я, в конечном счёте, не обнаружил. Да и эффект этой грязи, чем бы она ни являлась, по слабому эху я определить не смог. Тут нужно уметь погружаться в чужой разум, а я даже на крысках ещё технику не отрабатывал. – Только теоретически знал, что там и как. И потому отлично представлял, насколько опасно пускать в разум начинающего телепата. Это даже не слон в посудной лавке, это целое стадо динозавров в торговом центре. – Вы сможете организовать мне консультацию с полноценным телепатом? Возможно, так получится установить, что же это было. И откуда.

– Насчёт «откуда» – очень сомневаюсь, но Белёвскую я к тебе отправлю. Ей как раз следует отвлечься от основной работы и остудить голову. – Мужчина поморщился, словно вспомнив что-то ему лично неприятное. И это даже оказалось вполне себе искренним жестом. Даже интересно стало, что же это такое она там учудила… – Заодно она составит твою расширенную характеристику по телепатическому направлению, чтобы в дальнейшем можно было с первого раза подобрать подходящего наставника. За подробностями не ко мне: я не телепат.

Мужчина остановился и развёл руками.

– Теперь и мне кажется, что вы слишком лояльно ко мне относитесь. – Я ухмыльнулся, но совсем не по той причине, о которой наверняка подумал Ворошилов.

– Юности свойственны ошибки, а ты… не то, чтобы очень ошибся. На твоём месте я был тоже заподозрил именно следствие. Но не рубил бы с плеча, а подошёл бы к вопросу аккуратно. Может, то, что ты нашёл – всего лишь последствия от проверки другим телепатом, или банальное успокоительное? – А то ж во всей академии никто успокоительным не балуется, и телепатов я прежде, наверное, никогда не видел. Да я той же Белёвской даже по носу щёлкнул, а там даже намёков на «прокисшее молоко» не было. Да и на арене тогда я вообще «поймал лицом» ментальный удар, открыв в себе новое, «рациональное» состояние мышления. И если с одной, «поспешной» стороны кажется, что меня просто держат за дурака, то с другой, более «разумной», можно понять: от меня просто не ожидают такой глубины ментального восприятия. Что, с учётом всех моих талантов и уже продемонстрированной скорости обучения…

Очень интересно, в общем.

– Я постараюсь это выяснить, господин обер-комиссар. – Пора заканчивать разговор. Всё, что он хотел мне сказать уже сказано. Как и то, что хотел «обсудить» я. Нормальные люди в принципе в это время спят, так что… – Если у вас ко мне больше нет вопросов, я бы, с вашего позволения, пошёл отдыхать.

– Всё, что хотел, я уже сказал. Комиссар Белёвская найдёт тебя после окончания твоих тренировок. В остальном… старайся сдерживать свою прямолинейность. Не все всё понимают, и не к месту сказанное слово породит твоего личного недруга. – Я кивнул. Всё шло точно так, как и ожидалось. Даже слишком просто. – Успехов, студент.

– Благодарю. И за пожелания – тоже…

К этому моменту мы уже успели вернуться, – отошли-то всего метров на сто, – так что обер-комиссар сразу нырнул на место водителя, завёл это изделие прошлых лет и, рассекая ночной полумрак блекло-жёлтым светом фар, уехал. Я проводил автомобиль взглядом, после чего со спокойной душой через окно залетел в свою комнату. Ксения ощущалась в своей спальне, и, судя по размеренной пульсации её разума, уже спала. Прислуга суетилась, но уже так – в половину силы, ибо в полтретьего ночи все нормальные люди обычно спят. И только череда неожиданных визитов вырвала меня из приятных объятий простыней, одеял и подушек.