Шрифт:
Зачем ехать? Зачем осматривать пещеру в Вифлееме, холмы Назарета, Иудейскую пустыню, берега Галилейского моря, крестный путь на Голгофу? Разве укрепится моя вера, если я прочувствую все это своими собственными ногами? Неужели в Израиле, в Палестине или Иордании скрыто нечто такое, что невозможно отыскать в Священном Писании? Разум питается не камнями, не тропами или строениями. Истинно верующим я могу стать где угодно.
Однако по примеру стольких паломников – иудеев, христиан, мусульман, побывавших там за многие века, – сейчас и я стою у истока, созерцаю неведомое и пытаюсь осознать, чего именно мне не хватало: отправиться туда, где все начиналось, где все завязалось. Что-то влечет меня туда. Еще не понимая, что именно мне там нужно, я уже хочу туда попасть.
Некоторые философы обедняют наши представления, полагая желание нехваткой чего-то [2] . Пустотой, которая ждет заполнения, признаком недостаточности. Для меня же, напротив, в этом есть полнота и цельность. В своем желании поехать туда я различаю зов.
Зачем же ехать?
Фотография, кино, видео изменили саму суть путешествий, ибо к тому моменту, когда мы начинаем собирать чемоданы, у нас перед глазами уже тысячи изображений. Несмотря на то что мы удаляемся от повседневного, мы больше не отправляемся в неизвестность. Исчезли пределы мира, все эти абсолютно непроницаемые, герметично закупоренные миры, границы, за которые проникнуть мы могли лишь в мечтах. Чужое становится знакомым, страх ослабевает по мере того, как увеличивается количество изображений, и мы уже более-менее представляем себе, что нас ждет впереди.
2
Отсылка к «Пиру» Платона и, возможно, к его прочтению французским психоаналитиком Жаком Лаканом.
Однако об Иерусалиме у меня имеются лишь самые общие представления. Нейтральные. Объективные. Банальные, как открытки. В них нет запахов, звуков, жары, пота, эмоций, головокружения, упорства, усталости. В них нет меня самого.
Мы путешествуем, чтобы осознать себя.
Возможно, я поеду в Иерусалим для того, чтобы осознать свою веру?
Пролистав ежедневник, просмотрев записи на два года вперед, я нахожу подходящее время. И тотчас же уведомляю Лоренцо Фадзини: осенью, между заседаниями жюри Гонкуровской премии, у меня выдастся свободный период, без обязательств перед издателями, без театральных спектаклей. На том конце провода звучит мелодичный голос моего собеседника:
– В сентябре природа Галилеи и Иудеи просто ослепительна.
Мы вместе разрабатываем план моей поездки и делим его на три этапа: сперва я побуду обычным паломником среди других паломников, затем какое-то время поживу в Иерусалиме один, а напоследок мы пообщаемся с Лоренцо – у нас будет возможность все обсудить.
Каждый раз, когда он любезно спрашивает, есть ли у меня другие желания, я чувствую, что падаю в пропасть. Желания? Да, у меня есть горячее, безумное, огромное желание, но не знаю какое. Мною движет яростное, неудержимое стремление, но я не могу понять, куда оно меня увлекает.
Такова жажда встречи: тяга непонятно к чему и абсолютная, неистовая готовность к этой встрече.
А может, какая-то часть меня, еще не осознанная, знает уже, что она отыщет?
А может, какая-то сила свыше готовит мне сюрприз?
Меня снова полностью поглощает книга, и вдруг оказывается, что, хотя ехать только через полгода, путешествие уже вырисовывается в моем воображении, и рисунок этот становится все четче именно благодаря книге, которую я сейчас пишу.
В романе «Темное солнце», действие которого происходит в 1650 году до н. э. на берегах Нила, Моисей собирает бедняков Мемфиса, столицы двух царств [3] , дабы они избавились от рабства и достигли Земли обетованной, Ханаана. «Исход из Египта» становится его наваждением. Там он желает жить по-другому, повинуясь не мирскому владыке, не множеству богов, а следуя за единым богом; он жаждет освободиться от стяжательства и собственности и достигнуть жизни набожной, нравственной, духовной. Моисей обещает не только новую Землю, но и новое Небо.
3
Имеются в виду царства Верхнего и Нижнего Египта.
Ханаан! Я тоже готовлюсь вскоре ступить на эту столь желанную землю. Совпадение?
Безусловно, совпадение! Мой роман был задуман давно, его план я набросал уже несколько лет назад и ничего не менял.
Совпадение, но… Это слово просто осторожно ставит рядом факты, не связывая их один с другим. Ссылаться на случай, судьбу, Провидение означает высказать пожелание, а не сформулировать продуманную позицию. Совпадение остается зияющей брешью, перед которой бессильны умозрительные построения. Чтобы его объяснить, придется отбросить все сомнения. А это интеллектуальное самоубийство. Лишь сомнения сохраняют нам психическое здоровье.
Совпадение всегда остается не до конца понятным.
Я предпочитаю анализировать не причины совпадения, а его последствия. Сначала написать о Земле обетованной, а затем отправиться туда означает, что моя жизнь и творчество согласованы друг с другом. И в этой их связи я нахожу огромную поддержку, черпаю новые силы.
Ехать, скорее!
Вот уже несколько месяцев я прикован к рабочему столу каждый день, без выходных, с восьми утра до восьми вечера. Если я вынужден прерваться, чтобы представить на подмостках «Мадам Пылинску» или «Мсье Ибрагима» [4] , то продолжаю писать в поезде, в самолете и даже в своей гримерке, как, например, в прошлую пятницу, когда меня прямо за гримерным столиком одолела корректорская лихорадка и я чуть было не пропустил свой выход на сцену.
4
Повести Э.-Э. Шмитта «Мадам Пылинска и тайна Шопена» и «Мсье Ибрагим и цветы Корана» были сыграны им самим в форме моноспектаклей – например, в театре «Рив-Гош» в Париже прошло более 30 представлений «Мадам Пылински…» (исполнитель Э.-Э. Шмитт, реж. Паскаль Фабер, муз. сопровождение Никола Стави, Танги де Виллянкур).