Шрифт:
– Кусаться?
– ехидно спросил отец.
– Я тебе покусаюсь. Я тебя сам так покусаю, что сдохнешь. Так и запомни: сдохнешь!
Аня запомнила. Если отец обещал сделать что-нибудь плохое, то всегда потом делал.
– А где мама?
– спросила Аня, расстёгивая платье и посасывая разбившуюся изнутри о зубы губу.
– Мама скоро придёт.
Раздевшись, Аня бережно сложила платье на стуле, потому что за неопрятность отец мог её добавочно побить, и влезла на тахту. Теперь она стояла на пёстром покрывале в одних трусиках.
– Ну, чего стала?
– спросил отец.
– Пляши!
Аня стала плясать.
– А что такая мрачная?
– рявкнул отец, который уже уселся в кресло и закинул ногу за ногу.
Аня стала улыбаться.
– И руками делай.
Аня стала поворачиваться и делать руками всякие фигуры. Она и до того их делала, но мало. Она танцевала и поворачивалась, хотя ей до сих пол никак не удавалось унять дрожь в ногах. Обычно папа ставил ещё на проигрывателе пластинку, но теперь не поставил, а без музыки танцевать было трудно, тем более, что мешал телевизор, там как раз задолбили миномёты: фильм был про Великую Отечественную войну.
Неожиданно в комнату вошла мама. Она была бледная, как смерть.
– Филипп, - сказала она с порога.
– Меня тошнит.
Папа перестал улыбаться. Какое-то время они молча смотрели, как Аня старательно пляшет на тахте.
– Зачем ты вазу разбил?
– спросила мать.
– Посмотри, она хорошо пляшет, - глухо сказал отец.
– Всё к чёрту, Филипп. У меня в животе словно котёл с землёй. Мне всё осточертело.
Отец поморщился. Аня перестала плясать и отёрла выступивший на лбу пот.
– Погляди на неё, Катя. Погляди, как таращится, будто муха.
– Всё к чёрту, Филипп, - мать села на стул, ударившись локтями в расставленные колени и бессильно уронила голову. Волосы свесились перед ней.
– Я не могу уже на всё это смотреть.
Аня заплакала. Теперь уже можно было плакать.
– Да заткнись ты, вонючка, - устало произнёс отец.
Аня села на тахту, отвернувшись к стене и стала плакать в руки, без голоса.
– Выключи это дерьмо, - тихо попросила мать.
Отец встал и выключил телевизор.
– Зачем ты разбил вазу, дерьмо, - без выражения сказала мать.
– Она была дорогая.
– Да, - угрюмо согласился папа.
– Я - дерьмо.
– Ты всегда был дерьмом. Всегда был и остаёшься дерьмом, - мрачно произнесла мать.
– Аня, ты не пойдёшь завтра в школу. Завтра мы поедем на кладбище, к Наташе.
– Катя, ну зачем, - застонал папа.
– Мы же были там на прошлой неделе.
– Заткнись, дерьмо. Ей мало, - в голосе мамы послышалось тошнотворное отвращение.
– Она лазит ко мне каждую ночь. Сядет на край кровати и гладит лицо. Ручки у неё такие ледяные.
– Катенька, замолчи, - тихо застонал папа.
– Каждую ночь, - тупо повторила мать.
– Она вонючая, холодная.
Папа сел в кресло, потому что не мог больше стоять.
– После того, как она приходит, меня тошнит, - сказала мама.
– Мне тошно смотреть на всё вокруг, особенно на тебя, Филипп. На твою свиную рожу. А ты ещё выкамариваешь. Унитаз опять сегодня был грязный. Кому ты это оставил? Ты всё должен сжирать, всё! Ясно тебе?
– Оно жидкое было, Катя, стекало.
– Стекало? Тряпкой собери. Ты же говноед, а не я. Что я могу поделать, если у меня расстройство кишок?
Папа слез с кресла и лёг на пол, потому что не мог больше сидеть.
– А отчего у меня расстройство кишок?
– продолжала мама.
– От моей свиной рожи, - глухо ответил папа, медленно сгибаясь в животе.
– Верно, Филипп, - подтвердила мама.
– От твоей свиной рожи.
Аня тем временем перестала плакать и снова стала одеваться, потому что ей было холодно. Одевшись, она подошла к окну, переступив через вытянутую по полу руку отца. Погода была пасмурной, во дворе кругом блестели лужи.
– А ещё я сегодня утром слышала, как кто-то воду сливал, - сказала мать.
– А, Филипп? Ты сливал?
– Это не я, - испуганно промямлил отец.
– Это, наверное, Анька.
– Анька?
– подозрительно спросила мать.
– Да мама, это я писать ходила.
– Врёшь, - пусто сказала мать.
– Он тебя запугивает, я знаю.
– Нет, Катенька, нет!
– захрипел отец, дёрнувшись на полу.
– Я ел, я не смывал!
– Гнида, - отчётливо произнесла мать.
– Гнида ленивая. А ты, Анька маленькая, трусливая гнидка. Мне за вас одной перед вонючей Наташкой отвечать. Мне одной отвечать.