Но, как показало будущее, все эти распоряжения не были выполнены до конца, так как времени на их выполнение уже не было.

Июнь на Украине был щедр на солнце и дожди. В огромных садах от созревающих плодов ломились ветви яблонь. Уже розовели вишни. На полях, обрамленных зелеными дубравами, золотилась колосившаяся пшеница. Вымахала зеленой стеной кукуруза. Стояла та пора, когда жители сел готовились к уборке нового урожая. Солнце купалось в голубизне мирного и спокойного неба, откуда над спеющими хлебами рассыпали свои песни жаворонки, радуя людские сердца. Вечерами у речки Вишни, к берегам которой подступают сады, хлопцы и девчата водят хороводы или поют песни под перезвон гитары. А иногда вдруг грянет лихими переборами наша русская гармоника, и дробят землю каблуками сельские хлопцы и молодые танкисты, выделывая немыслимые коленца перед деревенскими красавицами. Крепко дружат местные хлопцы с братъями-освободителями, среди которых были представители почти всех республик нашей многонациональной Родины. Не знали они, что скоро настанет страшное и жестокое время, были уверены: советские парни, одетые в стальную броню, дадут достойный отпор, если кто и осмелится перешагнуть нашу священную границу.

А в это время 1-я танковая группа немецкого генерала Кейтеля, в составе 17-й армии генерала Штюмпнагеля, основным ударом нацелилась на Львов, гитлеровцы заготовили указатели дорог для городов Перемышль, Львов, Зопочев, Тернополь, Винница… Немцы скрытно переправили в район тылов 5-й и 6-й армий диверсионный батальон из тысячи головорезов под шифрованным названием «Нахтигаль». Самолеты 4-го воздушного флота, заправленные горючим и бомбами, готовы взмыть в безоблачное небо по первому сигналу.

Заявление ТАСС от 14 июня, переданное по радио и опубликованное в печати, подействовало успокаивающе на глубокие тылы, вернее, на жителей городов и сёл большой страны, но не на пограничные части.

На собственный страх и риск, некоторые дивизии подтягивались ближе к границе, выбирая наименьшее из двух зол: быть наказанными или погибнуть в неравном бою. В 68-м танковом полку с нетерпением ждали новые «тридцатьчетверки» и КВ, но те несколько танков, которые прибыли в 3-й батальон майора Чутункова, не могли удовлетворить потребности полка.

На ежедневных тактических занятиях бойцы упорно и настойчиво изучали танки противника, схемы которых были доставлены лейтенантами Золотовым и Кайло из разведчасти полка. Особую опасность представляли немецкие Т-4 – «тигры», как их потом называли.

В штабе 2-го батальона, во время тактических занятий с личным составом, появился младший сержант Спиридонов из штаба полка. Он козырнул капитану Мазаеву и подал ему пакет. Когда Мазаев пробегал глазами по листу, его брови чуть вздрогнули. Расписавшись в получении, капитан отпустил сержанта. Когда тот вышел, он хрипловатым голосом сказал:

– На сегодня, товарищи, я вынужден закончить занятия, но вы всегда помните, что мы стоим у самой границы, и от нашей боеспособности зависит очень многое. Сейчас всем разойтись по своим подразделениям. Даю два часа на подготовку боевых машин заправиться, боеприпасов один комплект, продовольствия – на трое суток. Возможно, выйдем на боевые стрельбы.

– Товарищи командиры, встать! – послышалась команда дежурного по батальону лейтенанта Курцева. – По местам!

Сдав дежурство по батальону младшему политруку Сеннику, Борис Курцев отправился со своей ротой к месту расположения своих машин. Шли молча. Догнав Курцева, лейтенант Хохленков молча прошел рядом несколько шагов, явно желая о чем-то спросить, но не решаясь. Курцев посмотрел на лейтенанта:

– Что тебе?

– Боря, а что происходит? Зачем НЗ на трое суток?

Борис помолчал, лихо пнул какой-то камень, лежащий на дороге, а потом, улыбнувшись своей доброй и ясной улыбкой, спокойно сказал:

– А что? Обыкновенные учения, все эти сборы еще не значат, что произошло что-то из ряда вон выходящее, может быть, просто передислокация.

Спокойствие лейтенанта Курцева передалось остальным. Каждый занялся своим делом. Танкодром, укрытый со всех сторон густым лесом, наполнялся шумом и суетой. Началась заправка танков горючим и боеприпасами. Танки, готовые к маршу, ревя двигателями, выстраивались в боевом порядке. Рявкнув на последней подгазовке, застывали каждый на своем месте. Экипажам разрешили, не удаляясь от своих машин, отдохнуть.

У танка командира роты Курцева (под № 14) все еще что-то копошились. Старшина Соколов еще раз проверил диск курсового пулемёта, что-то долго колдовал, но остался доволен своей работой. Потом прикрыл робой лишнюю коробку с патронами – на этот шаг его толкнуло какое-то нехорошее предчувствие: точно такое он уже испытал перед боем при взятии линий Маннергейма. Тогда его крепко царапнул осколок снаряда.

– Товарищ старшина, – постучал нетерпеливо металлическим портсигаром по броне механик-водитель Новиков, – может быть, до прихода воентехника Горматина успеем перекусить?..

Но в это время к танку подошли лейтенанты Горматин и Кудряшов.

Лейтенант обошел танк, внимательно разглядывая его, а душа Соколова в это время уходила в пятки, ведь если сейчас воентехник заглянет внутрь танка и увидит там под робой лишние патроны, то ему. Соколову, в лучшем случав «губа», а в худшем – дисбат.

Но лейтенант Горматин, подозрительно взглянув на старшину Соколова, вместе с Кудряшовым отправился осматривать другие танки. Это была последняя проверка боевой техники, её готовности к бою перед маршем. Соколов, облегченно вздохнув, вместе с Новиковым растянулся на брезенте, брошенном под раскидистым деревом. Ребята молчали, дымя папиросами. Над лесом словно застыли высокие белые облака, похожие на длинные гусиные перья. Солнце, несколько дней закрытое дождевыми тучами, словно старалось наверстать упущенное, после недавних дождей палило так нещадно, что даже в тени было невыносимо жарко.