В своей новой книге “The Restoration Economy” С. Каннингем перечисляет те замечательные перспективы, которые, по его мнению, открывает перед бизнесом экореставрация. Каннингем прогнозирует, что вскоре у человечества вовсе не останется другого выбора, кроме как начать обширно инвестировать в восстановление загубленных и близких к исчезновению экосистем. Он советует инвесторам и предпринимателям начать присматриваться к экореставрации как к возможности обогатиться, при этом помогая Земле. Как гласит обложка книги, перед нами крупнейший, важнейший, все еще не задокументированный сектор современной экономики, в котором более 1 трлн $ в год уже оседает в карманах организаций и частных лиц.

Конечно, Каннингем прав, если брать понятие «реставрация» в широком смысле этого слова. Оно может охватывать не только реабилитацию экосистем, но и экономическое переустройство целых стран или даже возврат к определенным духовно-нравственным положениям. Но если рассматривать понятие в узком смысле, чисто экологическом ключе, слово может иметь множество разных значений.

Конгресс США выделил 8 млрд $ на реставрацию тропических болот парка Эверглейдс, при этом крупнейшая доля этих расходов должна пойти на установку новых канализационных систем. Кто-то мог бы ожидать от подобной инициативы участия полчищ эковолонтеров, которые засаживали бы болота манграми и запускали туда ламантинов. Но большая часть бюджета уходит на простое рытье каналов и прокладку труб. Разумеется, качественное водораспределение – это тоже важная часть будущего экосистемы парка Эверглейдс. Однако создается впечатление, что этот проект мало чем отличается от предыдущих, которые просто назывались по-другому: амелиорацией, биоинженерией или природопользованием. То, что Каннингем называет регенеративной экономикой, – это по большому счету совокупность всевозможных реставрационных практик, которые и так уже давно распространены, но под другими названиями. И все же нельзя утверждать, что сегодняшнее движение за экореставрацию – это просто попытка вернуться к старому в новой «обертке». Стоит помнить, что многие из тех практик, которые в прошлом назывались реставрацией, существенно отличаются от того, что понимается под этим термином теперь. Как говорилось выше, экологическая реставрация – это обширное и сложное понятие. Реставрировать можно многое. Например, восстановлению могут подлежать целые популяции деревьев или рыб либо определенные качества видов, такие как здоровье или продуктивность. Целью реставрации могут быть отдельные редкие виды (вроде красного мангрового дерева или снежной цапли) или же целые совокупности биотических и абиотических элементов экосистемы водно-болотных угодий. Иногда реставрация рассматривается как процесс, а в других случаях – как самоцель. Некоторые реставраторы говорят, что лечат поврежденные экосистемы, другие – что восстанавливают здоровые. Те, кто называет своей целью просто воссоздание некоего первозданного облика природы, все только усложняют, так как природа – это капризная барышня, часто меняющая обличия или вовсе исчезающая из виду, стоит нам протянуть к ней руку. По моему опыту, два реставратора могут говорить одинаково, при этом преследовать абсолютно разные цели. Если мы действительно живем в эпоху экореставрации, нам просто необходимо лучше понимать суть этого явления.

Одна из главных целей этой книги заключается в том, чтобы доказать, что у экореставрации есть прошлое, поэтому абсолютно неверно представлять ее как некую относительно новую и современную форму природопользования, как делают некоторые. В разные времена существовали различные способы реставрации, которые менялись вместе с тем, как менялись человеческие знания об окружающем мире, предубеждения и даже мода. Еще более важно, что, раскрывая способы работы реставраторов прошлого, выявляя их успехи и неудачи, мы можем помочь работе современных реставраторов. Надеемся также, что это поможет профессионалам и будущим пользователям восстановленных земель быстрее найти общий язык. Экологи тратят много энергии на обсуждение другого модного в наши дни термина «устойчивость» (sustainability), но у нас нет никаких сомнений в том, что эти два направления тесно сплетены между собой. Реставрация – это механизм, через который воплощается экологическая устойчивость. Наша экономика, образ жизни, окружающие нас экосистемы могут оставаться стабильными только благодаря непрерывным восстановительным процессам. И неважно, играем ли мы в них активную или пассивную роль.

Я специально оставляю некоторые термины открытыми для интерпретации, как это делали авторы, писавшие до меня. Так, в главах работы слово «ландшафт» может быть заменено на понятие «пейзаж», однако обычно под ландшафтом мы имеем в виду землю, культивированную человеческими руками, а не участок природы самой по себе, в отрыве от нас. Когда мы используем слово «сад», то обычно представляем себе небольшой участок земли, на котором выращиваются овощи или фрукты. Но садом можно назвать и хозяйственное пространство покрупнее: кукурузное поле или (в более абстрактном ключе) любое симпатичное и ухоженное место (например, как штатом садов прозвали Нью-Джерси). Иногда садами Европы называют Италию и Великобританию. Определенную неясность вносят слова, заимствованные из разных языков. Так, английское слово landscape происходит от немецкого слова Landschaft. Изначально этим словом обозначался сельский округ. Эквивалентные слова во французском, в испанском и итальянском языках (paysage, paesaje и paesaggi) происходят от латинского корня pagus («село»). На основании этого экскурса в этимологию можно заметить, что в романских языках понятие «пейзаж» связано с деревней и тем самым более очеловечено, чем в германских. Затруднительно подобрать в романских языках эквиваленты английским словам wilderness («дикая природа») и wildlife («дичь»). Итальянское слово selvaggina («дикие животные») имеет корень selva («лес»). Таким образом, для итальянцев олени, волки, кабаны и прочие животные – это не столько дичь, сколько жители леса. Эти тонкие различия в значениях слов дают ключ к пониманию того, почему американское понятие ревайлдинга может сильно отличаться от европейской ренатурализации.

В моих попытках разобраться в сути явления реставрации я могу прибегнуть к обобщениям, способным оскорбить некоторых читателей. Мой подход заключается в том, чтобы внимательно рассмотреть несколько ключевых примеров реставрации, дабы понять, что они могут рассказать нам о более масштабных тенденциях. Хотя исторически реставрационные практики очень сильно различались как внутри отдельных стран, так и между ними, в них можно найти и определенные общие закономерности – вне зависимости от времени и места. Где возможно, я буду отмечать их. Иногда явление вполне можно обобщить как американское, а иногда его недостаточно сузить до итальянского, тосканского или даже флорентийского. Когда мы используем слово «лес», то можем иметь в виду как небольшую монокультуру ели, так и сложное «лоскутное одеяло» из множества различных деревьев, кустарников и полевых культур. Любое научное исследование содержит в себе определенный компромисс между обобщением и конкретикой, и я надеюсь, что в своем трансатлантическом подходе я смогу найти между ними устраивающий читателя баланс.

В этой книге мы будем постоянно возвращаться к двум дуальностям, таким как культивация и натурализация, создание и воссоздание. Экореставраторы занимаются (и занимались в прошлом) всем перечисленным выше. Кто-то ставит себе целью культивировать, «приручить» участок природных угодий, а кто-то хочет воссоздать определенный исторический ландшафт. Разница между подходами заключается в том, что культиваторы и натурализаторы участвуют в дискурсе человек – природа, а создатели и воссоздатели – в дискурсе прошлое – настоящее. Наши представления о месте человека в природе, чувство прошлого играют определяющую роль в разработке методов реставрации. Некоторые экореставраторы могут не иметь представления о связи своей деятельности с сельскохозяйственными практиками, ландшафтной архитектурой, сохранением исторических памятников или даже планированием развлекательных парков. Но эта связь присутствует!

Скорее всего, идея этой книги зародилась, когда я впервые столкнулся с защитной дамбой. Или, если быть точным, с тем огромным множеством защитных дамб, которыми заполнены Альпы. В моих родных краях, на западе США, горные реки также часто запруживаются в целях создания водохранилищ. Но вы не найдете там грандиозной системы из множества огромных ступеней и порогов, спускающих воду по отвесным каменным стенам, сдерживающим осадочные породы. Когда я впервые увидел такие дамбы в итальянских Альпах, то сначала подумал, что их построили для борьбы с наводнениями или водной эрозией почв. Но теперь я знаю, что история их появления гораздо глубже.

Реставрация, Джордж Марш, Альпы и Скалистые горы… Чтобы свести это все, потребовалось многое: участие, вера и терпение разных людей. Пройдя путь от проекта диссертации до готовой рукописи, эта книга претерпела не одну метаморфозу в соответствии с предложениями, высказанными множеством невероятно талантливых людей. Мне очень повезло, и я очень признателен тому, что Билл Кронон с самого начала согласился оказать поддержку моему проекту. В своих советах Билл сочетает стратегический ум с простым человеческим пониманием, и его предложения спасли меня от пути по многим тупиковым направлениям (хотя в результате таких направлений хватило). Майк Адамс, Арне Аланен, Эл Боуг, Том Вэйл, Нэнси Лэнгстон и Фахрие Санкар – все они заслуживают особой благодарности за поддержку, добрые советы и мое окончание докторантуры. За пределами Висконсина Дэвид Ловенталь и Дональд Уорстер дали ключевые комментарии к черновикам рукописи, и благодаря им книга, которую вы держите в руках, сильно отличается от своей первоначальной версии. Джеймс Аронсон и четыре анонимных рецензента также ознакомились с ее черновиками и внесли предложения, показав глубокое понимание целей работы. Во время своих размышлений об экореставрации я многое почерпнул из разговоров с Биллом Джорданом, Майклом Коэном и Эриком Хиггсом. Эти люди посвятили работе огромное количество времени и усилий – не ради чаяний одного автора, но ради общего благого дела.