Шрифт:
То были духи живых и мертвых – дух покойного государя Сануки [255] , сосланного в смутные годы Хогэн в землю Сануки и похороненного у кручи Сираминэ; скорбный дух Левого министра Ёринаги [256] , погибшего в ту же смуту; дух убитого дайнагона Наритики; злобный дух монаха Сайко; живые духи изгнанников, томившихся на острове Демонов…
Тогда повелел Правитель-инок успокоить духов, живых и мертвых; и тотчас же покойному государю Сануки посмертно присвоили высокий титул императора Сутоку. Покойного Левого министра Ёринагу повысили в звании, посмертно пожаловав ранг Главного министра и звание вельможи первого ранга. Отвезти сей указ поручили младшему придворному летописцу Корэмото. Могила Ёринаги находилась в краю Ямато, в уезде Сооноками, на кладбище, неподалеку от селения Каваками, на равнине Ханняно. В годы Хогэн могилу раскопали и выбросили останки. С тех пор непогребенные кости так и валялись у дороги. Годы шли, и лишь густые травы шелестели над заброшенной могилой… [257] Как же возликовал, должно быть, дух усопшего, когда прибыл императорский посланец и прочитал указ, дарующий ему новое звание!
255
Государь Сануки. – Император Сутоку (правил с 1124 по 1141 г., ум. в 1164 г.) был одним из главных инициаторов смуты Хогэн (1156). Сутоку сослали на о-в Сикоку, в край Сануки, где он и умер. Его имя исключили из хронологии императорского дома, именуя по месту ссылки «государем Сануки». Такое посмертное бесчестье тоже считалось одной из форм наказания.
256
Левый министр Ёринага. – См. примеч. 23, свиток первый.
257
Годы шли, и лишь густые травы… – Парафраз стихотворения Бо Цзюйи «Приглашаю гостя в Цзяньло»: «Кто здесь лежит, / Погребен глубоко под землей? / Имя его и род / Неведомы мне. / Прахом он стал – / И теперь могильной травой / Здесь прорастает / Из года в год по весне…»
Да, недаром страшатся люди гнева усопших! Оттого-то в старые времена провозгласили посмертно императором Сюдо ссыльного наследника-принца Савару [258] , а принцессе Игами [259] , умершей в заточении, посмертно вернули титул императрицы, и все это с единственной целью – умиротворить гнев усопших. Некогда государь Рэйдзэй помешался в рассудке, а государь Касан сам отрекся от трона, и все это натворил мстительный дух Мотокаты [260] , главы Ведомства земель и налогов. А дух покойного Кандзана, священника, служившего при дворе, лишил зрения императора Сандзё…
258
Наследник-принц Савара (757–785) был сослан за попытку совершить покушение на одного из придворных из рода Фудзивара. В знак протеста по пути в ссылку уморил себя голодом.
259
Принцесса Игами, супруга императора Конин (719–781), была приговорена к заточению по обвинению в попытке напустить порчу на императора.
260
Мотоката. – В письменных памятниках XII в. («Великое зерцало» и др.) упоминается, что вельможа Мотоката Фудзивара, разгневанный тем, что рожденный его дочерью сын императора не был объявлен наследником, превратился в злого духа «онрё».
Услышав об умиротворении покойных, сайсё, тесть Нарицунэ, сказал князю Сигэмори, племяннику своему:
– Каких только молитв не возносят, чтобы государыня выздоровела и благополучно разрешилась от бремени… А только сдается мне – нет лучшего средства снискать благоволение богов, чем объявить внеочередное помилование. Что ни говори, нет и не будет дела богоугоднее, чем возвращение в столицу ссыльных с острова Демонов!
Представ пред отцом своим, Правителем-иноком, князь Сигэмори сказал:
– Князь Норимори молит о зяте своем Нарицунэ – больно глядеть, как он горюет! Слышал я, – и молва толкует о том же, – что порчу на государыню наслал скорбный дух покойного дайнагона Наритики. Если решили утешить и успокоить дух покойного дайнагона, верните же в столицу его старшего сына, еще живого! Утолите чужие печали – и сбудутся ваши собственные стремления, прислушайтесь к чужим мольбам – и ваши собственные молитвы обретут силу: государыня родит сына и род наш будет процветать все больше и больше!
И откликнулся Правитель-инок необычно мягко и тихо:
– А как же тогда поступить с Сюнканом и Ясуёри?..
– Их тоже верните обратно! Великий грех оставить на том острове хотя бы одного человека! – сказал князь Сигэмори, но Правитель-инок не согласился:
– Ясуёри можно простить, а Сюнкана я сам некогда вывел в люди, столько для него сделал! И вот благодарность – не где-нибудь, а у себя в Оленьей долине устроил настоящую крепость, собирал заговорщиков! Нет, о Сюнкане и слышать не желаю!
Возвратившись в свою усадьбу, князь Сигэмори сказал дяде:
– Успокойтесь, считайте, что Нарицунэ уже прощен!
Услышав эти слова, князь Норимори так возрадовался, что, сложив руки, готов был чуть ли не молиться на Сигэмори.
– Когда Нарицунэ уезжал в дальнюю ссылку, – сказал он, – мне все казалось, что в душе он меня упрекает – отчего я не добился, чтобы его оставили у меня, не вымолил для него прощение. Несчастный! Бывало, посмотрит на меня, а сам чуть не плачет… Как вспомню, так сердце замирает от жалости!
И ответил ему князь Сигэмори:
– Поистине я понимаю вас!.. Ведь дети нам дороже всего на свете! Не тревожьтесь, я еще и еще раз напомню отцу о Нарицунэ! – И с этими словами он удалился во внутренние покои.
Так решено было возвратить двух ссыльных с острова Демонов. Правитель-инок велел снарядить посольство и выдать грамоту о помиловании. Посланник уже готов был отправиться в дальний путь. Князь Норимори на радостях вместе с ним послал и своего человека. «Не медлить, торопиться и днем и ночью!» – гласил приказ. Но морские пути неподвластны человеческой воле; прошло немало времени в борьбе с волнами и ветром. В конце седьмой луны покинул столицу посланец, но лишь на двадцатый день девятой луны добрался наконец до острова Демонов.
2
Отчаяние
Посланником назначили Мотоясу Тандзаэмона. Сойдя с корабля на сушу, он возгласил: «Где тут ссыльные из столицы – царедворец Нарицунэ и монах Ясуёри?» Так вопрошал он громким голосом несколько раз. Но Ясуёри и Нарицунэ, как обычно, ушли молиться в свой храм Кумано, и не было их на месте. Оставался один лишь Сюнкан. Услышав голос посла, пришел он в смятение. «Я неотступно думаю о столице, наверное, поэтому мне просто чудится чей-то голос… Уж не демон ли Хадзюн [261] смущает мне душу? Нет, не может быть, чтобы то была правда!..» – так безотчетно твердил он, а сам тем временем в великом смятении, падая, спотыкаясь, бегом подбежал к послу и назвал свое имя: «Я и есть тот самый Сюнкан, сосланный из столицы!» Тогда посол достал из сумки, висевшей у пажа вокруг шеи, грамоту Правителя-инока и подал Сюнкану. Тот развернул, взглянул; там стояло:
261
Демон Хадзюн (санскр. «папияс», «папиман») мешает людям обрести путь к спасению, толкает на путь греха.