Великий князь кивнул ему головой и вышел в соседнюю комнату. Около двенадцати часов дня, после краткого разговора с Родзянко, он вышел.

– При этих условиях я не могу принять престола…

Керенский рванулся:

– Ваше Императорское Высочество… Я буду утверждать перед всеми, да, перед всеми! что я… глубоко уважаю великого князя Михаила Александровича!..

После завтрака в детской за одной из парт был написан акт отречения. Михаил Александрович подписал его».

Триста четыре года спустя после того, как юный Михаил Романов после долгих уговоров согласился возложить на себя царский венец, его потомок, тоже Михаил, отказался от него. Царствование династии Романовых кончилось.

Хотя именно предательство генералов, которым доверял государь, заставило его в конечном счете отречься от престола, император не мог не попрощаться со своими недавними соратниками. Еще находясь в Пскове, сразу после отречения государь обратился к новому правительству с просьбой разрешить ему вернуться в Ставку. Временное правительство согласилось без колебания: ведь Алексеев был с ним заодно, как и главнокомандующие фронтами, настаивавшие на отречении. Опасности того, что бывший монарх изменит свое решение и, собрав верные ему части, двинет на мятежную столицу, не существовало.

При приближении царского поезда к Могилеву Алексеев выслал навстречу ему Н. А. Базили, чтобы ввести в курс дела Николая Александровича. Встретив поезд в Орше, тот вошел в вагон царя. «Он был совершенно спокоен; мне, однако, тяжело было смотреть на его землистый цвет лица и синеву под глазами, – вспоминал Базили. – Изложив ему последние петроградские события, я позволил себе сказать ему, что мы, в Ставке, были в отчаянии оттого, что он не передал своей короны цесаревичу. Он ответил мне просто: „Я не мог расстаться со своим сыном…“ Через несколько минут подали обед. Это был мрачный обед. Каждый чувствовал, как сердце его сжимается; не ели, не пили. Император, однако, очень хорошо владел собою, спрашивал несколько раз о людях, входящих в состав Временного правительства; но так как воротник у него был довольно низкий, я видел, как беспрерывно сжималось его горло…»

Алексеев встретил государя на вокзале и в открытом автомобиле повез к дому губернатора. Сев за свой письменный стол, Николай II написал свой последний приказ по армии:

Увы, войскам приказ этот так и не был зачитан. То самое Временное правительство, к повиновению которому призывал благородный государь, запретило его публикацию. Да и Петросовет, заседавший в соседнем крыле Таврического дворца, дал понять, что не одобряет обнародование приказов от имени низложенных монархов.

Все эти пять суток, которые пробыл в Могилеве государь, он проявлял привитые ему еще с детства спокойствие и самообладание. 6 марта государь прощался со своей Ставкой. В большом зале в управлении дежурного генерала собрались все служащие, великие князья Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович, свита, генералы, офицеры и гражданские чины Ставки с генералом Алексеевым во главе. Тут же построилась команда нижних чинов от частей, расквартированных в Могилеве. Одетый в кубанскую пластунскую форму, вспоминает очевидец, государь спокойно вышел на середину зала, помолчав, начал говорить. По окончании речи он сердечно поблагодарил всех за труды и выразил уверенность, что Россия вместе с союзниками добьется победы над врагом. С ответным словом выступил взволнованный генерал Алексеев. Государь подошел и крепко обнял его. Послышались рыдания. Однако, продолжает очевидец, все знали, что Его Величество уже отрекся от престола, и никто не решился отговаривать его. Николай Александрович поклонился всем собравшимся и вышел из зала.

В своем кабинете он попрощался с иностранными наблюдателями. По словам генерала Хенбери-Уильямса, государь, одетый в полевую форму, выглядел утомленным и бледным; глаза, окруженные синевой, запали. С улыбкой встав из-за стола, он предложил гостю сесть на диван и опустился рядом сам. «Он сказал, что намеревался осуществить реформы, – писал впоследствии генерал, – но события развивались слишком быстро, и он не успел сделать этого. Что же касается того, чтобы отречься в пользу цесаревича и поставить при нем регента, он не смог пойти на подобный шаг, не в силах расстаться с единственным сыном. Он знал, что императрица того же мнения. Он надеялся, что… ему не придется уезжать из России. Полагал, что ему разрешат поселиться в Крыму… Если же придется уехать, то он предпочел бы Англию… Он прибавил, что необходимо оказать поддержку существующему правительству, поскольку это самый верный способ сохранить Россию в рядах союзников и закончить войну… Он высказал опасение, что революция приведет к развалу армии. После того, как я попрощался с императором, он повернулся ко мне и произнес: „Помните, самое главное – это разгромить Германию“».

Изменение статуса государя тактично скрывалось окружающими, продолжавшими оказывать ему знаки внимания. И тем не менее… Наутро, вспоминает великий князь Александр Михайлович, генерал Алексеев «просит нас присягнуть Временному правительству. Войска выстраиваются перед домом, в котором живет государь… Это батальон Георгиевских кавалеров, отделение Гвардейского железнодорожного батальона, моя авиационная группа и все офицеры штаба… Не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге. Священник произносит слова, которые я не хочу слушать. Затем следует молебен.

Впервые за триста четыре года существования монархии на молебне не упоминается имя государя». В связи с отречением императора в Могилеве состоялись митинги. Вечером в городе устроили иллюминацию, по улицам бродили толпы народа и что-то кричали. В окнах городской управы, напротив окна кабинета государя, вывесили два огромных кумачовых флага. Свитские офицеры один за другим принялись удалять с погон царские вензеля и срезать адъютантские аксельбанты. Государь отнесся к этому снисходительно, и 8 (21) марта Алексеев телеграфировал Брусилову: «Низложенный император понимает такую необходимость и разрешил немедленно снять вензеля и аксельбанты».