Государь и императрица рассчитывали, что в 1914 году, когда Ольге Николаевне исполнится девятнадцать, а Татьяне Николаевне семнадцать, обе старшие дочери станут появляться на официальных приемах. Но война нарушила планы. Великие княжны остались затворницами Царского Села. К 1917 году все четыре дочери Николая II превратились в цветущих молодых женщин, чьим достоинствам и душевным качествам, по воле судьбы, так и не удалось развиться полностью.

«Алексей Николаевич был центром этой тесно сплоченной семьи, на нем сосредоточивались все привязанности, все надежды, – писал Пьер Жильяр. – Сестры его обожали, и он был радостью своих родителей. Когда он был здоров, весь дворец казался как бы преображенным, это был луч солнца, освещавший и вещи, и окружающих».

Наследник цесаревич был красивым синеглазым мальчиком с золотистыми кудрявыми волосами, которые впоследствии потемнели и выпрямились. С самого младенчества это был жизнерадостный, полный энергии ребенок, и родители никогда не упускали возможности похвастаться им. Когда наследнику было лишь несколько месяцев, государь, встретив А. А. Мосолова, начальника канцелярии министерства двора, сказал:

– Вы, кажется, еще не видели цесаревича во всей его красе? Пойдемте, я вам его покажу.

«Мы вошли, – вспоминал Мосолов. – Наследник полоскался в ванночке. Мальчика вынули из ванночки и, без особых затруднений, обтерли. Тогда царь снял с ребенка простыню, поставил ножками на руку, другой держа его под мышками, и показал мне его во весь рост. Действительно, это был чудно сложенный ребенок.

На следующий день государь сказал императрице в моем присутствии: „А мы вчера с Мосоловым делали смотрины цесаревичу“».

Весной, отправляясь на прогулку в карете, государыня стала брать сына с собой. Она радовалась, наблюдая, как встречные при виде маленького цесаревича кланялись и улыбались. Наследнику не было и года, когда августейший родитель повез его на смотр лейб-гвардии Преображенского полка. Солдаты встретили царевича дружным «ура!», и маленький Алексей радостно засмеялся.

С первых же месяцев жизни наследника над ним черной тучей висела грозная болезнь. Первые ее признаки дали знать о себе, когда мальчику было всего полтора месяца. У младенца началось кровотечение из пупка. Когда ребенок научился ползать и ходить, симптомы недуга стали еще заметнее: при падениях на ножках и ручках возникали большие синяки. В возрасте трех с половиной лет мальчик упал и ударился лицом, после чего у него образовался синяк, почти целиком закрывший оба глаза. Встревоженная Мария Федоровна писала из Лондона: «Я слышала, что бедненький Алексей расшиб себе лоб, и лицо у него так распухло, что было страшно смотреть, а глаза у него превратились в щелочки. Бедный мальчик, как это ужасно! Представляю, как вы перепугались. Но обо что он ударился? Надеюсь, все прошло, и его хорошенькое личико не пострадало». 27 марта 1908 года император сообщил родительнице: «Слава Богу, шишки и синяки у него прошли без следа. Он весел и здоров, как и его сестры. Я с ними постоянно работаю в саду, мы очищаем дорожки от последних остатков снега».

У тех, кто страдает гемофилией, кровь плохо свертывается. Любая шишка или ссадина, при которой повреждается даже крохотный кровеносный сосуд, расположенный под кожей, может привести к тому, что кровь начнет поступать в окружающие мышцы и ткани тела. В отличие от нормальных людей, у которых кровь сворачивается быстро, у больных гемофилией кровотечение может продолжаться несколько часов, образуя гематому размером с грейпфрут. Впоследствии, когда кожа становится твердой и натянутой, наполнившись кровью, словно воздушный шар, под воздействием противодавления внутреннее кровотечение приостанавливается, и кровь в конце концов свертывается. После этого начинается процесс реабсорбции, то есть рассасывания. Из пурпурной с атласным отливом кожа становится пятнистой, желтовато-зеленой.

Небольшие порезы или царапины в любой части тела цесаревича не представляли опасности, их можно было туго забинтовать, давая возможность поврежденному участку кожи зажить. Но когда кровотечение происходило во внутренних полостях рта или носа, где его нельзя было остановить с помощью перевязочных средств, дело принимало иной оборот. Однажды, хотя он и не испытывал никакой боли, наследник едва не умер от кровотечения из носа.

Самые тяжкие страдания Алексею Николаевичу доставляли кровоизлияния в области суставов. Проникая в суставную сумку лодыжки, колена или локтя, кровь сдавливала нервы, что причиняло ребенку невыносимую боль. Иногда причина травмы была понятна, а иногда и нет. Но и в том, и в другом случае, проснувшись утром, мальчик жаловался: «Мама, я сегодня не могу ходить» или «Мама, у меня рука в локте не сгибается». Вначале, когда рука или нога еще сгибалась и объем суставной сумки был достаточно велик, боль оставалась терпимой. Но, по мере того как сумка заполнялась кровью, боль усиливалась. Морфий всегда был под рукой, но, поскольку применение его вызвало бы опасную устойчивую привычку, инъекций не делалось. Единственным спасением был обморок.

Проникнув в область суставной сумки, кровь начинала разрушать кость, хрящ и мышечную ткань. Как следствие, рука или нога деформировалась. Лучшим средством помочь беде были упражнения и массаж, но при этом возникала опасность повторного кровоизлияния. Вот почему при лечении неизменно использовался целый набор тяжелых, изготовленных из металла ортопедических устройств. В сочетании с горячими грязевыми ваннами они применялись для исправления деформаций. Само собой, больному приходилось неделями лежать в постели [38] .

Будучи наследником-цесаревичем и вдобавок больным гемофилией, Алексей Николаевич рос, окруженный вниманием, какого редко удостаивается обычный ребенок. «В раннем детстве его постоянно окружали няни, – вспоминала в мемуарах А. Вырубова. – Родители и его няня, Мария Вишнякова, его очень баловали, исполняя малейшие капризы. И это понятно, так как видеть постоянные страдания маленького было очень тяжело: ударится ли он головкой или рукой о мебель, сейчас же появлялась огромная синяя опухоль, показывающая на внутреннее кровоизлияние, причинявшее ему тяжкие страдания».

По совету докторов, «пяти-шести лет он перешел в мужские руки». К нему были приставлены два моряка: боцман с яхты «Штандарт» Деревенько (почти однофамилец, но не родственник врача Деревенко) и его помощник Нагорный. Когда ребенок болел, они ухаживали за ним. «Деревенько был очень предан и обладал большим терпением, – отмечала Вырубова. – Слышу голосок Алексея Николаевича во время заболеваний: „Подними мне руку“, или „Подними мне ногу“, или „Согрей мне ручки“, и часто Деревенько успокаивал его».