Я вынул банку с водой из кармана и проверил, не течет ли она. Может, из-за темноты, но вода выглядела темнее, чем раньше. Я отвернул крышку и потянул носом. В этот самый момент Шелли застыл, затем ощетинился и зашипел. При этом он фыркал так, что у меня самого волосы встали дыбом. Он выгнулся таким образом, что почти сложился вдвое, а хвост его вытянулся и распушился. Глаза кота расширились, выражая ненависть, смешанную со страхом.

— Шелли, ради Бога…— начал я.

Кот оставался на месте, рыча и царапая когтями обивку сиденья. Я двинулся к нему, но он только зафыркал сильнее и замяукал тем самым дурным голосом, который заставляет людей вскакивать посреди ночи и швырять в окно свой левый ботинок.

Я навернул на банку жестяную крышку. Тут же шерсть кота опустилась, и он начал расслабляться. Он смотрел на меня подозрительно, с таким видом, какой умеют напускать на себя кошки, чтобы заставить человека почувствовать вину за пережитое ими огорчение и перенесенные неудобства.

Нахмурившись, я посмотрел на него, затем на банку. Вроде простая вода, а так свела кота с ума. Может быть, Элисон была права и вода действительно пахла рыбой или чем-то вроде этого. Ведь и я, и Джимми любили иногда выкурить сигару, и, может быть, это притупило наше обоняние. Но ведь Шелли не сходил с ума по рыбе. Дело в том, что его любимым блюдом были остатки пиццы, и я сомневался, чтобы что— нибудь еще могло заставить его выкидывать такие номера.

Я выбрался из машины, закрыл ее, снял крышку с банки и понюхал воду еще раз. Приходилось признать: чувствовался какой-то слабый запах, какой-то холодный, тягучий аромат, больше металлический, чем рыбный. Было впечатление какого-то странного открытия, как будто я прикоснулся к чему-то враждебному, и посреди Нью-Милфорда я вдруг почувствовал себя необычно одиноко. За эстрадой играли с мячом дети, и мне это показалось ужасно тоскливым, их смех был похож на крики птиц.

Я пересек лужайку и поднялся по ступеням, ведущим ко входу в Нью-Милфордский отдел здравоохранения. В окнах на втором этаже еще горел свет, и я рассудил, что Дэн Керк с помощниками сегодня работают допоздна. Я вошел через высокие черные двери и направился по широкой старомодной лестнице на второй этаж. Помещение было ярко освещено флюоресцентными лампами и выкрашено в занудный зеленый цвет. Я подошел к двери с табличкой «Отдел здравоохранения, посторонним вход воспрещен» и открыл ее.

Миссис Вордел сидела за своим столом в передней части помещения; казалось, ее лицо состоит сплошь из очков с поднятыми кверху уголками оправы и губной помады.

— Привет, Мейсон, — сказала она. — Что это тебя сюда принесло?

Я поднял банку с водой.

— Колодцы отравлены, — сказал я голосом героя мелодрамы. — Дэн здесь или улизнул пораньше?

— Улизнул пораньше? Шутишь? Дэн считает, что уходить на рассвете называется улизнуть пораньше. Они разбираются с каким-то заболеванием у свиней в Шермане.

— Я могу войти? — спросил я у нее.

Я постучался и прошел прямо в лабораторию Дэна Керка. Он был там и сидел на лакированной рабочей скамье, что-то высматривая в микроскоп. Он был молод, но необычайно лыс, и в белом халате походил в лучшем случае на сумасшедшего профессора, а в худшем — на вареное яйцо. Я заметил там Рету Воррен, а это всегда было для меня хорошей новостью. Она была помощницей Дэна, и это было ее первое место после окончания Принстонского биологического колледжа. Из всей студенческой шатии-братии она была самой соблазнительной. У нее были длинные белокурые с темноватым оттенком волосы, широко посаженные карие глаза и фигурка, которую явно не следовало скрывать накрахмаленным лабораторным халатом.

Я помахал ей более чем дружественно и прошел через всю лабораторию, чтобы поговорить с Дэном.

— Второе пришествие водопроводчика, — сказал я и поставил на стол банку.

Дэн оторвался от микроскопа и злобно взглянул на него, прежде чем посмотрел на меня.

— Звезды говорят мне, что неделя будет дурной, — поведал он мне.

— Что ж такого дурного? Это просто подкрашенная вода, скорее всего, загрязненная. Проверь-ка ее.

Он приподнял банку и уставился на нее выпуклыми близорукими глазами.

— Где взял? — спросил он наконец.

— В доме Джимми Бодина. Говорит, вода идет подкрашенная уже два или три дня. Элисон Бодин готова поклясться, что она пахнет рыбой, и Шелли, похоже, тоже так думает.

— Шелли? Твой кот Шелли?

— Точно. Когда я снял крышку, он буквально взбесился. Когда я закрыл банку, он вернулся в свое обычное состояние абсолютного безделья и лени.

Дэн выключил яркий свет над микроскопом и потер глаза.

— Как ты думаешь, Шелли согласился бы поработать у нас? Мне нужен помощник с хорошим нюхом.

— Я серьезно, Дэн. Мне очень нужно, чтобы ты сделал анализ.

Дэн Керк устало улыбнулся и покачал головой.

— Ты же знаешь, что мне некуда деваться. Если хочешь, сделаем прямо сейчас. На сегодня с меня хватит свиной лихорадки.

— Дело плохо?

— Хуже некуда. Бедняге старику Иену Фолларду пришлось перерезать всех свиней на ферме. Запах горелого бекона чувствуется даже в Роксбери.

Я достал платок и высморкался. Это был результат того, что я вошел в перегретую лабораторию с холодной улицы. Пока Дэн занимался центрифугой, я смотрел на Рету поверх платка и поминутно моргал. Это не было очень уж романтично, но я считаю, что надо использовать каждую маленькую возможность.