За фольварком лупили уже длинными очередями, бабахнула граната…

Лейтенант ворвался в тепло комнаты, неловко упал на колено, выудил из-под койки ремень с кобурой и гимнастерку:

— Ага, уже легче. Митрич, держи свой поганый трофей.

— Тю, мог бы и сразу отказаться, товарищ лейтенант, — сказал боец, ловя «парабеллум».

— Я не к тому. Вещь хорошая, но я же из нее ни разу не стрельнул. А «наган» — третье место по учебному батальону.

— Ох ты ж боже мой! Третье?! И грамоту дали?

— Хорош ржать! Побежали к нашим. Ты сам-то с «парабеллом» как?

— Совладаю. Только погодь бечь, лейтенант. Поздновато в большой дом — слышь, как по нему долбят. Да еще наши с перепугу навстречу в лоб стрельнут.

Стреляли во дворе действительно хаотично и довольно бессмысленно.

— Нахрен, Митрич. Пошли. Нам тут не продержаться. Давай проскакивать к своим.

Митрич стоял замерев, прислушивался. На пугало похож: худой, в распахнутой шинели, ствол «парабеллума» едва из рукава виден. Только голова не чучельная: обнаженная, гладкая, с прижатыми ушами, железом зубов поблескивает. Такое себе чучело… хищное, пролетающая ворона и каркнуть не успеет.

— Чего встал?!

— Да наши тут. Слышь? — Митрич указал стволом пистолета. — Не все драпанули.

В коридоре кто-то возился.

Битый экипаж выглянул, и Олег ужаснулся:

— Товарищ военфельдшер, что ж вы надрываетесь?!

Военфельдшер Сорокина тянула носилки с бесчувственным телом — тащила волоком, поскольку была одна.

Статная фигура в туго перетянутой гимнастерке на миг разогнулась, раздраженно подвинула болтающийся на шее автомат:

— Помогли живо! Прячетесь, дармоеды…

Характеристику «дармоедов» Олег предпочел не расслышать, поскольку Сорокина была женщиной не только красивой, но и жутко злой на язык.

Носилки затащили в коридорчик — грузный офицер на них дышал размеренно, безмятежно. Зато откровенно «душисто».

— Он же не раненый, — удивился Олег. — Когда успел-то?

— Ой, заткнись, Терсков! Делать-то что? Сейчас фрицы здесь будут, — Сорокина нервничала не на шутку.

— Так план же простой, — сказал Митрич. — Товарищ выпивший остается здесь, в закутке и безопасности. Входа в дом два — отсюда оба простреливаются. Продержимся. Если что, если в окна полезут, мы на второй этаж вспятимся. Германцев снаружи не так густо, скоро наши прочешутся, от штаба и связистов автоматчики подойдут, всыплют гадам. Так, товарищ лейтенант?

— Похоже на то. Я, товарищи, танкист, в оборонах домов смутно понимаю. Вот Митрич у нас пехота, опыт имеет.

— Ну, раз имеет, — Сорокина уже который раз смахивала выбившуюся из прически прядь.

— Тут, товарищ военфельдшер, дело самое обычное, пехотное. Не беспокойтесь, справимся, — заверил Митрич. — Гляньте на обеспамятшего товарища, переведите дух. Да, может, автоматик сменяете? Я вам вот немецкий дивный пистолетик дам.

Товарищ Сорокина в весьма откровенной формулировке указала, где она тот «пистолетик» видала, у нее и свой есть. Но передала ППШ…

Выяснилось, что второго диска к автомату нет, откуда само оружие взялось — непонятно, да и с остальным полная неразбериха. Тело на носилках принадлежало капитану из артдивизиона, пришедшему в санвзвод по поводу «невыносимой зубной боли». Страдающему офицеру дали двойную дозу болеутоляющего, предупредили, чтобы не вздумал «дополнять» спиртным, и вот печальный результат. Бахнул с сердобольными товарищами, рухнул, а позже о нем разве кто вспомнил…

…— Не взвод, а мышиный рой. Так и прыснули прочь, вертихвостки, — крыла пугливых подчиненных Сорокина.

— Молодые, шибко шустрые, это пройдет, — вздыхал Митрич.

За стенами шла активная пальба: то ли немцев привалило, то ли еще кто-то в пальбу включился.

Гарнизон Малого Фольварка перегородил коридор массивным столом, забаррикадировал стульями. Двигая крепкую мебель, Олег подумал, что этак лейтенантская задница и вовсе не зарастет — вечные внезапные испытания. Но некоторый порядок в «оборонительных редутах» навели, стало поспокойнее. Все же имелся автомат, Сорокина забрала у выведенного из строя зубной болью и вином страдальца-капитана еще один пистолет. Арсенал и боекомплект хилый, отнюдь не танковый, так и боевая задача скромная — продержаться.

Сидели у поворота лесенки наверх, слушали стрельбу. Изредка наверху или внизу позвякивали разбитые шальными выстрелами стекла окон. Особо меткая пуля сшибла с подоконника загадочный бюст — так и покатился, крутя надменно-отбитым носом. Ну, туда ему и дорога.

Военфельдшер Сорокина с некоторой судорожностью сжимала небольшой пистолет. Олег косился-косился, наконец, спросил:

— Извините, это что за модель, товарищ военфельдшер?

— Да… его. Испанская, кажется. Там по латыни написано.