Диверсия

«Голодный, хмурый, настороженно-притихший Петроград девятнадцатого года. Многие фабрики бездействуют, разруха. — Беда! — крикнул кто-то в трубку. — У нас на водопроводной — взрыв!.. Бомба в машинном отделении…»
Annotation
«Голодный, хмурый, настороженно-притихший Петроград девятнадцатого года. Многие фабрики бездействуют, разруха.
— Беда! — крикнул кто-то в трубку. — У нас на водопроводной — взрыв!.. Бомба в машинном отделении…»
Борис РАЕВСКИЙ
Борис РАЕВСКИЙ
Диверсия
РАССКАЗ
Рисунки Н. Кустова
Телефон на столе трезвонил непрестанно.
Иван Ефимович снимал трубку, выслушивал беспокойные голоса (а голоса почти все были беспокойные), что-то кратко отвечал, делал пометки у себя в блокноте.
Едва он клал трубку на рычаг, снова раздавался звонок.
— Товарищ Котляков?! — тревожно выкрикнул в трубке очередной голос. — Ставлю вас в известность: соль кончилась. Вы понимаете?! Совсем кончилась. Уже завтра весь Петроград будет без соли…
— Ясно, — сказал Котляков.
— Нет, вы уж простите меня, товарищ Котляков, думаю, вам это не вполне ясно. Соль — это как хлеб. Или как вода. Без соли город жить не может. Ни дня…
— Ясно, — повторил Котляков. — Приму меры.
Он положил трубку на рычаг, придвинул к себе блокнот и красным карандашом крупно написал: СОЛЬ. Трижды подчеркнул это слово. А потом еще обвел его жирным красным квадратиком.
«Да, соль — это как хлеб. И как вода, — подумал он. — А где ее достать?»
Не успел он сосредоточиться на этой мысли, как снова зазвонил телефон.
— Товарищ Котляков?! — громко кричал чей-то далекий голос. — Опять саботаж! Банк не выдает денег. Что?!
— Ничего, — сказал Котляков. — Я вас слушаю.
— Я говорю, банк не выдает денег. Рабочие нашего гвоздильного завода волнуются. Сидим без зарплаты.
— Хорошо, — сказал Котляков. — Впрочем, не хорошо, а наоборот, плохо, — поправился он. — Приму меры.
Положил трубку, придвинул блокнот и под словом «соль» написал: «банк».
Неугомонный телефон вдруг почему-то замолчал. Это было удивительно. И тишина в кабинете тоже была непривычной.
Иван Ефимович потер голову, слева возле уха. Этот жест стал уже привычным. Четырнадцать лет прошло с тех пор, когда в Харькове, на баррикаде, впилась ему в голову казачья пуля.
Да, давно это было, в те жаркие дни пятого года. Доктор сказал: если бы пуля шла чуточку под другим углом, — все, каюк, пиши пропало.
Он снова потер голову над ухом.
«Соль. Где же добыть соль? И немедленно. Впрочем, все-таки это неправда. Соль — не вода. И не хлеб. Несколько дней проживем и без соли. Но добыть надо. Быстро. А где?»
Голодный, хмурый, настороженно-притихший Петроград девятнадцатого года. Многие фабрики бездействуют, разруха. Даже трамвай и то еле ползет.
Вспомнив про трамвай, он придвинул блокнот и под словом «банк» крупно написал: «трамвай».
И тоже подчеркнул это слово красным карандашом.
Котляков сам несколько лет назад работал в трампарке. Уж кто-кто, а он-то знал, что такое для усталых, еле волочащих ноги людей — трамвай. А вот сейчас трамваи в Питере ходят редко, а то и вовсе не ходят.
И именно он, слесарь Котляков, должен позаботиться и о соли, и о трамвае, и о жалованье рабочим. Да, именно он, потому что сейчас он — уже не слесарь Котляков, а первый помощник Калинина. И весь огромный город, все его хозяйство, все его фабрики и заводы, благополучие всех его жителей, все это зависит от его, Котлякова, энергии и смекалки.
Нет, теперь он уже не удивлялся. Привык помаленьку. А сперва, — ой как боязно было! Простой слесарь — и на тебе!
А впрочем… Чего удивляться?! На то и революцию делали.
К примеру, вот его руководитель — Михаил Калинин. Кто он такой? Токарь! Да, токарь! Вместе на «Айвазе» работали. Вот и выходит: токарь да слесарь управляют всем Петроградом.
…Опять зазвонил телефон.
— Беда! — крикнул кто-то в трубку. — Это я, Лепник! У нас на водопроводной — взрыв!..
— Взрыв?! — Котляков встал.
— Да, да, взрыв! — выкрикнул Лепник. — Бомба в машинном отделении…
— Еду, — Котляков бросил трубку.
Он торопливо сбежал по ступенькам широкой лестницы и кинулся к пролетке.